Крыша мира. Карфаген - Владислав Выставной Страница 24

– Погоди… – недоуменно произнес он. – Здесь же тупик!

После этих слов он потерял сознание.

Очнулся Змей от тупой боли в затылке. Инстинктивно дернулся – и понял, что тело начисто лишено подвижности. Огляделся – он был во все том же помещении, напоминавшем погреб. Только теперь сидел на дико неудобном стуле, накрепко примотанный к нему грубой веревкой. Кто-то не поленился привязать не только торс к спинке, но и каждую ногу к угловатым ножкам этого орудия пытки.

– Что за шутки? – в пустоту выкрикнул пленник. – Кто это сделал и какого, спрашивается, черта?

– А ты не понял?

Голос был знакомый, из-за спины вышел бармен, деловито вытиравший руки о мешковатые штаны. На Змея он даже не смотрел, копаясь в ящиках, позвякивая какими-то банками, коробками – словно ничего особенного не происходило. Посредника посетило чувство нереальности происходящего. Ведь этот человек только что его спасал! Или…

– Эй, любезный! – позвал пленник. – Я вам не очень мешаю?

– Ничего, не мешаешь, – не оборачиваясь, глухо буркнул бармен.

Создавалось ощущение, что он и сам не рад тому, что натворил, и теперь испытывает неловкость от всей этой ситуации. От этого, однако, не становилось легче. Змей заерзал на своем сиденье, пытаясь ослабить путы.

– Даже не думай, – проворчал бармен, неохотно поворачиваясь в его сторону. Встал, сложив руки на груди, глядя угрюмо, исподлобья. – Я умею обращаться с узлами. Не вырвешься.

– Зачем все это? На мясо меня собираешься перекрутить?

– Для этого не нужно было бы связывать.

– Погоди… Надеюсь, ты не извращенец?

Бармен дернулся в его сторону, сжимая кулаки и изображая на лице праведное возмущение. Змею оставалось лишь скалиться в ответ.

– Ну, давай, ударь беззащитного, – продолжая ухмыляться, бросил посредник. – Я знаю, тебе это по силам – удар в спину от тебя я уже получил. Что дальше – пытки?

Агрессия бармена как-то мигом сдулась. На маньяка он и вправду не был похож. Впрочем, на простачка и слабака – тоже.

– Сиди, не дергайся, – проворчал он. – Я тебя и пальцем не трону. Если глупить не станешь.

– Ну-ну. Так что тебе от меня нужно? – Догадка пришла мгновенно: – Продать меня хочешь?

По выражению лица своего пленителя он понял, что попал в точку.

– Ничего личного, чисто бизнес, – сказал бармен. Даже плечом виновато дернул. – Ты же посредником у неприкасаемых был, должен меня понять. И без того в последнее время выручка заведения падает, я то и дело в убытках. Но после сегодняшнего разгрома я, считай, разорен.

– А я тут при чем?

– Ты это серьезно? – Бармен приблизил к нему пухлое лицо, теперь перекошенное злобой. – А из-за кого случился весь этот бардак? Из-за Видящего! То есть из-за тебя, твою мать.

– Зря ты так про мою маму, – глухо сказал Змей.

– Ничего, потерпишь. Ты должен ценить мою сдержанность: я долго не выдавал тебя и наливал в кредит. Но всему приходит конец.

– Думаешь, ты исключение?

– Тебя я, по крайней мере, переживу.

– Невелико достижение. А как ты переживешь хаос? Тотальную задницу, которая скоро обрушится прямо на твою тупую башку? Что таращишься? Не знаешь, к чему все идет? Вольфрам падает в цене, скоро люди начнут убивать друг друга за еду. Слышал, что говорят про надвигающийся конец Карфагена?

– Что ты несешь…

– Вот ты продашь меня, как последняя гнида. А что с тридцатью сребрениками делать будешь? В могилу с собой утащишь?

– Заткнись!

– Лучше отпусти меня. Обещаю: не стану тебя наказывать. Войду в твое бедственное положение.

Бармен нервно рассмеялся:

– Я понимаю – тебя считают каким-то особенным. Мол, ты видишь будущее и все такое. Но говорят, свое собственное будущее даже такие пророки видеть не могут. Так что я, и только я, решу, что с тобой будет дальше.

– Ты прав, я не вижу своего будущего, – медленно произнес Змей. – Зато вижу твое.

Бармен поежился, сделал предупреждающий жест, но посредник продолжил:

– Тебя найдут на помойке, с перерезанным горлом. И знаешь почему? Ты занялся не своим делом. Тебе бы столики починить да цену на бухло скинуть, а ты взялся заложников захватывать…

Продолжить он не смог: ковбой схватил с пола грязную тряпку и принялся яростно запихивать ему в рот, бормоча:

– Все ты врешь, гад. Ничего ты не знаешь – ты все это на ходу придумал. Ты самозванец – и скоро все это поймут! И пока за твою никчемную башку все еще предлагают награду – я успею тебя реализовать с максимальной выгодой. В чем-чем, а в бизнесе я понимаю. И ты будешь сидеть тут, пока я не найду покупателей, которые предложат лучшую цену. Я знаю – многим нужна твоя шкура. И Директории, и главарям группировок. А если цену предложат эти Черные Святители – я спокойно отдам тебя им. И даже неустойку за разгром не попрошу. Деньги не пахнут – знаешь об этом?

Змей почти не слышал всего этого, ощущая во рту омерзительный вкус грязной тряпки. «Главное, чтобы не начало тошнить, – думал он, – а то я наверняка захлебнусь собственной блевотиной. Странно, что этот ковбой недоделанный не подумал об этом – рискует на ровном месте потерять добычу».

Заложник дернулся, замотал головой, пытаясь языком выдавить удушавшую его тряпку. Замычал из последних сил, принялся раскачивать проклятый стул, в надежде, что до этого идиота дойдет хоть немного ослабить давление кляпа.

Бармен, однако, решил, что пленник пытается вырваться, – и принялся с еще большей силой запихивать вонючую тряпку обратно ему в глотку. Понимая, что сейчас задохнется, Змей отчаянно дернулся – и со всей дури впечатал лбом прямо в лицо мучителя. Ахнув, тот отпрянул и сел на пол, размазывая по толстой физиономии кровавую юшку.

– Ах ты, тварь… – глухо прохрипел бармен.

И с совершенно неоправданной яростью бросился на связанного, словно тот всерьез мог угрожать его жизни.

Змей знал, что такое побои. Его били в детстве, когда он отстаивал свое место под солнцем в страшные времена Первого голода, его били в юности, когда он доказывал свое право выступать в разборках от лица группировки. Его били совсем недавно, когда не согласились отдавать причитавшийся ему выигрыш. Но никогда он не чувствовал себя настолько беспомощным. Этот взбесившийся барыга решил выместить на нем всю свою злобу, всю ненависть к этому несправедливому миру, как будто Змей самолично разнес его любимый бар, а заодно задолжал ему за десять лет кряду. Хуже всего была невозможность выдавить из себя хоть какой-то звук, хоть стон, хоть хрип, это немного смягчило бы мучения и без того затекшего от веревок тела.

Змей уже думал: пришел конец. Прежде чем он подох бы от боли и внутренних кровоизлияний, он бы просто задохнулся. Правда, и бармен вряд ли бы что получил – разве что полцены за его хладный труп. Но кому от этого было бы легче? Перед глазами плыли серые круги, тело потеряло чувствительность, и сознание готовилось покинуть его, когда экзекуция вдруг оборвалась, а в легкие хлынул свободный поток свежего воздуха – насколько тот вообще мог быть свежим в этой норе.