Полет сокола - Алексей Широков Страница 24

Вытащенный буйством стихии в центр зала, в ближайшие сорок минут я только и делал, что отвечал на вопросы. С учетом в основном мужской аудитории вопросы были соответственные. Особенно всех интересовало, как в шестнадцать лет я стал полноправным бойцом вольного отряда и членом братства. Вкратце поведав об охоте на Лича, я пообещал желающим, что все расскажу подробнее позже. И нарисую. И дам ТТХ винтовки. И мин. И пистолеты покажу, но в тире.

Вторым по значимости оказался вопрос о том, как я вообще умудрился поступить в лицей практически из тундры. Многие дворяне и аристо из столицы не смогли этого сделать. А уж стипендию вместе с бесплатным обучением имели не больше десяти человек на курсе. Внятно ответить на вопрос я не смог и рассказал, что знал сам. Какая была подковерная возня, кого привлек капитан, кто кому сколько занес, и занес ли вообще, мне было неизвестно.

С моей стороны это выглядело так. Сдав экзамены в средней школе города Пангоды, ближайшего к нашей крепости, я спокойно дожидался результатов. В себе я был уверен и рассчитывал если не на высший балл, то уж в районе девяноста пяти – девяноста восьми точно. Надо сказать, что система оценок тут напоминает японскую стобалльную. И примерно дня через три утром меня подняли криками «умывайся, собирайся, поешь по дороге», запихнули в машину, и мы с капитаном помчались (ну как помчались, на военной технике особо не разгонишься) в сторону все той же Пангоды. Поскольку старались мы очень-очень, поговорить в дороге не удалось, это было чревато потерей языка. Прибыв к той же школе, вывалившись из машины и убедив себя, что земля не может качаться, я узнал, что, оказывается, прибыла императорская комиссия – проверять итоговые работы выпускников. И наткнулись на мою. Написал я действительно хорошо, девяносто девять баллов, но в личном деле было отмечено, что обучение проходил домашнее. Будь я аристократом или хотя бы дворянином, это не имело бы никакого значения. Но то, что я простолюдин, сыграло свою роль, да еще затаившие зло на капитана чиновники Службы надзора за детьми напели представителям комиссии, в каких жутких условиях я живу, и просто не реально, чтобы такой ученик получил самый высокий балл в районе.

Мою работу аннулировали. На апелляцию дали неделю, однако через сутки комиссия собиралась ехать дальше, а пересдать местным чинушам для меня нереально. Если итоговый экзамен проводился централизованно, с постоянным контролем на каждом этапе, испортить мне оценку и при этом не спалиться местные не могли, то пересдача была уже целиком в их руках. Пусть ты Эйнштейн и Ломоносов в одном флаконе, сдать экзамен искренне ненавидящей тебя бабе, не побоюсь этого слова, невозможно. Следовало это сделать до отъезда императорских проверяющих.

Буквально вломившись в помещение, где работала комиссия, капитан с ходу наехал на проверяющего, практически обвинил его в ангажированности и классовом шовинизме. Причем сказано это было таким высоким штилем, что смысл дошел до меня с некоторым опозданием, даже пришлось немного ускорить мышление, чтобы успевать следить за мыслями оппонентов. Через двадцать минут высококультурной ругани высокие договаривающиеся стороны сошлись на том, что я вот прямо здесь и сейчас продемонстрирую им свои знания и без подготовки отвечу на любой вопрос любого варианта итогового задания.

С моей скоростью работы мозга это было несложно. К тому же по точным наукам глубина моих знаний даже превосходила школьный курс. А уж по математике я показал мастер-класс, загрузив экзаменатора теоремой Ферма. Да, я понимаю, это подло. Но что делать, если тут она не сформулирована. Пообещав себе при случае вспомнить и записать доказательство, я получил свои законные сто баллов. Накинули балл в качестве извинения за доставленные неудобства. Оставив комиссию трясти Службу надзора, мы отправились домой. И я уже выкинул из головы произошедшее и начал присматривать себе высшую школу в Новом Уренгое, когда капитан снова меня огорошил. С ним на связь вышел этот самый экзаменатор, оказавшийся ни много ни мало деканом физмата в столичном университете. В работе комиссии он принимал участие по личной просьбе брата императора, главы СИБ.

Вернувшись в столицу, экзаменатор закрылся в кабинете и за две недели решил теорему для n=4. И этот матерый человечище вспомнил о том, кто ему рассказал о теореме. Затем связался с моим капитаном, и они сошлись во мнении, что мне надо ехать в столицу. И не просто в столицу, а в Первый лицей, а оттуда уже в университет. И, скооперировавшись, все устроили. Как и какими путями, мне неизвестно.

Вот это я и рассказал окружающим. Единственное, про теорему упоминать не стал, отделался общими фразами, что, мол, поразил знаниями, и все тут. Народ покивал головами, поздравил и, похоже, наметил крайнего в решении проблем с этой самой математикой.

Затем кто-то отвлек внимание от меня, эпицентр разговора сместился, и я поспешил смешаться с толпой. С кем-то просто говорил, у кого-то спрашивал о порядках в лицее, с третьими пообщался на предмет ТТХ рунных пуль для гладкоствольного оружия. Я настаивал на контейнере, возражали, что, мол, баллистические характеристики – это хорошо, но круглая форма традиционно лучше держит магию при прямой передаче. Короче, когда в двадцать три ноль-ноль комендант пришел разгонять нас спать, я не то чтобы запанибрата общался с обществом, но уж своим считался точно. Из плохого, что случилось в этот вечер, было то, что «ползучий ужас Конохи» оказался моим соседом.