Стеклянный Джек - Адам Робертс Страница 24

Жак подумал: теперь уже недолго.

Гордий сначала снял рубаху с Э-дю-Ка; на ней было меньше крови, и он завернулся в неё, как в плащ; прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз носил одежду на верхней части тела. Потом они с Жаком стянули штаны с Э-дю-Ка и рубаху со штанами с Луона. Затем Гордий взял тело Луона, а Жак – Э-дю-Ка; они запихнули трупы в одну из комнат. Жалко было её терять, но ещё жальче было бы жить в одном помещении с двумя мертвецами.

Они вернулись, с ног до головы покрытые кровью; но другие выглядели не лучше – иначе и быть не могло в таком тесном помещении.

Выловить всю кровь из воздуха оказалось делом непростым, и, вытирая стены, они лишь ещё сильнее их пачкали. Изрядно потрудившись, они очистили воздух, как могли, и засунули пропитанные кровью тряпки в ту же комнату, где уже лежали трупы.

Давиде и Марит в главной пещере всё ещё не могли поверить в свою победу.

– Пятерым будет проще выжить внутри астероида, чем семерым, – сказал Мо. – Я даже не уверен, что семеро вообще продержались бы здесь одиннадцать лет. – Это была неправда, конечно, но никто не возразил ему, – И это, и это долгосрочное решение проблемы, – сказал он.

– Тут будет посвободнее, это точно, – сказал Марит.

Но и это не соответствовало истине. Хотя людей стало меньше, пространство парадоксальным образом сжалось. Никто из них не мог выбросить из головы тот факт, что в комнате по левой стороне туннеля спрятаны два трупа. Во тьме они казались громадными – куда больше, чем при жизни. Ничего уже нельзя было изменить. Хуже всего было то, что дух жестокого насилия выманили из той глубокой норы, где он таился до сих пор, а обитать бок о бок с этим духом весьма некомфортно.

На протяжении нескольких дней Давиде внушал Гордию и Жаку, что теперь только они двое будут бурить, – поскольку его и обоих его друзей уже тошнит от бурения. Но так продолжалось недолго. По правде говоря, бурение было хоть и нелёгким, но развлечением. Через два дня все работали по очереди, как и раньше.

Давиде также забрал себе стекло Жака.

– Мне нужна какая-нибудь медалька, – сказал он. – Это сойдёт.

Жак сдался без боя. Это ничего не меняло.

– Ты и не собирался делать из него окно, верно? – ухмыльнулся Марит. – Ты не будешь по нему скучать. Можешь сделать себе ещё одно!

Жак не ответил. Нового куска необработанного стекла у него не было; остались только мелкие осколки, которые он подбирал и хранил при себе, пряча в спутанных волосах. Когда на него никто не смотрел, он иногда мог шлифовать один из этих кусочков. Теперь его не беспокоила невозможность поработать с большим куском.

Передел власти принёс тройке лидеров не слишком много удовольствия. Разговоры стали редкостью. Ледяную жилу раскопали, ганк рос сам по себе, и они начали расширять комнаты, принадлежавшие альфам. На самом деле им оставалось одно: ждать. В сущности, больше делать было нечего. Давиде и вовсе погрузился во что-то весьма напоминавшее депрессию.

– Что вы скажете спасательной команде, когда она прибудет через десять лет? – однажды спросил Жак у Давиде.

– Скажем, что это вы их убили! – проворчал Марит, подслушав. – Вы с толстяком! Или… мы скажем, они убили друг друга! Кто возразит?

– Никто, – признал Жак.

Единственным позитивным результатом – если вообще можно было говорить о подобном – было то, что случившееся вышибло Гордия из фуги [11]. Он уже не бормотал себе под нос и, поскольку температура окружающей среды постепенно росла, почти не дрожал. От новой туники он оторвал лоскут и перевязал ослепший глаз, словно пират. К нему изредка возвращалась прежняя болтливость.

– Они угомонились, – негромко сказал он Жаку, – Знаешь, почему? Потому что сбросили пар. Но он опять накопится, и в следующий раз жертвами станем мы с тобой.

– Очень вероятно, – согласился Жак.

– Ну и как же твой план побега? – прошипел Гордий. – Можно его как-то ускорить?

– Если желаешь, – устало проговорил Жак.

Гордий воззрился на него, не понимая, шутка это или нет.

– Серьезно? Потому что, поверь мне, нам надо отсюда выбираться. Они уже съехали с катушек! Мы следующие! Но разве тебе не нужно твоё окно? Твой кусок стекла?

Жак покачал головой.

– Не имеет значения, – сказал он. Его охватила печаль. А от печали, как и от жутких физических ощущений, которые он испытал, когда уровень кислорода упал до опасно низкого уровня, его душа не могла спрятаться.

– Так эта история со стеклом – всего лишь отвлекающий манёвр? – наседал Гордий. – Фальшивка?

Умно! Ты сбил их со следа. Так в чём же заключается твой план? Теперь-то уж точно пришла пора всё мне рассказать!

– Всё фальшивка, Горд, – сказал Жак. – Нет никакого плана. И не было. Как отсюда вообще можно сбежать? Я лишь хотел как-то убить время до тех пор, пока гонгси не пришлет за нами корабль, через десять лет или в тот момент, когда им захочется заглянуть на огонёк.

Гордий пристально посмотрел на него и решил не верить услышанному.

– Ну да! – сказал он. – Конечно!

– Я тут не из-за политических преступлений, – сказал ему Жак. – Знаю, ты так решил: ты поторопился с выводами. Я никогда не называл себя политическим заключенным. Не в этом дело. Я здесь потому, что блюстители порядка перепутали меня с другим человеком. Сейчас, наверное, они уже поняли свою ошибку или совсем скоро поймут. То, из-за чего я им нужен, серьёзней любого политического преступления. Намного серьёзней. Когда они вернутся за вами, меня ждёт стирание личности.

– Ты невиновен? – выдохнул Гордий, широко распахнув единственный глаз.

– Ни в коем случае, – сказал Жак. – Вообще-то я виновен в худших преступлениях, чем известно блюстителям. Они вычислят, кто я такой. Когда это случится, я не сомневаюсь, они пошлют корабль, чтобы забрать меня, – это не хвастовство, а простая констатация факта. Понятия не имею, что сделают с вами, – может, снова запечатают здесь и оставят до конца приговора. Может, заберут с собой, выпустят под залог, кто знает. Видишь ли, меня это ничуть не волнует, потому что, когда они придут сюда за мной, случись такое вскоре или ближе к концу срока, дела мои пойдут куда хуже, чем сейчас. И даже более того… скажем так, есть иные причины, по которым я никогда не должен попасть в руки правоохранителей. Когда они поместили меня сюда, то сами не поняли, что сделали. Вот он я, здесь. Во второй раз мне так не повезёт. И второго раза не будет.

Гордий сделался очень серьёзным.

– Какой же я был дурак, – сказал он тихим, монотонным голосом. – Всё это время ты твердил, что уйдёшь отсюда. Но ты имел в виду не побег, вот в чём дело! Ты говорил об… уходе. То есть о… самоубийстве. Об убийстве себя самого!