Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны - Василий Звягинцев Страница 24

Уже несколько дней после очень непростого и по-прежнему сулящего крайне неприятные последствия разговора с послом Лерой Лютенс спецпредставитель ЦРУ и ещё нескольких организаций, на некоторое время получивший «крышу» второго секретаря посольства, не очень понимал, что же ему следует делать. Обратившись за инструкциями к непосредственному руководству в Вашингтоне, он теперь боялся, что его просто отзовут, чтобы уже дома повесить на него всех собак, но, к его удивлению, этого не произошло. Ему даже показалось, что человек, с которым он говорил, отнёсся к случившемуся (вернее – не случившемуся) в Москве слишком легко. Вроде как здешний американский посол, но несколько в другой тональности. В чём в чём, а в таких нюансах Лютенс научился разбираться. На всякий случай он упомянул о действующем в Москве филиале института «Паранормальных явлений», чья штаб-квартира располагалась (вот странное совпадение) в Сан-Франциско и откуда за несколько дней до начала операции приехал якобы с инспекцией некто вроде исполнительного директора. Такое не может не настораживать, и вот он, Лютенс, решил покопать в этом направлении и считал бы полезным потщательнее разобраться с этим «институтом» на месте.

Согласие было получено неожиданно легко, и ему на другой день сбросили всю относящуюся к этому заведению информацию, не очень богатую, кстати. Зато разведчик со всей наглядностью ощутил верность русской поговорки насчёт свалившегося с сердца камня. Раз ему пошли навстречу, не задавая неприятных вопросов, всё получается совсем не так плохо, как можно было ожидать.

Стоя в своём кабинете у окна, выходящего на перекрёсток Садового кольца и Нового Арбата, он вспомнил, как вчера вечером, после того как доложил послу (с ним он решил восстановить максимально возможные в нынешней ситуации дружеские отношения) о своём разговоре с Вашингтоном и дальнейших действиях, они довольно крепко выпили. Это, пожалуй, было смешно – оба глубокие знатоки русской культуры и обычаев, но одновременно и настоящие американцы тоже, карьерные чиновники, решили использовать одну и ту же методику – русский пьяный «razgovоr po duscham», в надежде заставить собеседника сказать гораздо больше того, на что можно рассчитывать в разговоре обычном и статусном. Тем более у каждого был повод посетовать на судьбу, поделиться мыслями о незавидном будущем и прикинуться, будто «v jiletku» поплакаться ну совершенно некому.

Они с послом уже выпили достаточно водки, и Лерой Лютенс подумал, что русские и тут проявили своё византийское коварство и способности к «нечистой игре». Зная о собственных биохимическом и психологическом преимуществах – повышенная концентрация алкогольдегидрогеназы в организме и умение сохранять самоконтроль практически в любой стадии опьянения (генетически закрепившийся признак, способствующий выживанию наиболее здравомыслящих и резистентных особей. Даже пословица у них на этот случай имеется – «Кто пьян, да умён, два угодья в нём»), они навязали всему остальному цивилизованному миру любовь к своей «vodke» и представление о том, что настоящий мужчина должен уметь выпить «dlya kompanii» минимум десять «дринков», после чего только и возможно между «sobutylnikami» настоящее взаимопонимание. Если ты с человеком выпивал, да не раз, вы с ним автоматически становитесь по-особому близки, как, допустим, члены разных «каппа-бета-гамма» [70]американских университетов. Даже ближе.

Лерой чувствовал, что обычай в принципе правильный, после «двух по сто» назревший конфликт с послом удалось как-то купировать, они взаимно признали собственную неправоту в некоторых вопросах и начали вместе вырабатывать черновик (пока) плана, подходящего, чтобы защитить их обоих от гнева Вашингтона. У каждого своё начальство, но любое начальство всегда горит желанием свалить всё просчёты, а также и любые природные явления, от наводнения до падения астероида на лужайку Белого дома на подчинённых. Потому что опыт показывает – в очень редких случаях самое высшее начальство (только если оно действительно умное и всерьёз болеет за государственные интересы) берётся выяснять, кто на самом деле виноват в том или ином «неприятном происшествии». Русский термин «ЧП» на Западе почти не используется, считается слишком категоричным.

Теперь, похоже, и посол и разведчик сошлись на том, что поодиночке выплывать нет никакого смысла, да и шансов меньше ровно вдвое. Точнее, не так – шансов меньше не вдвое, а в бесконечное число раз, потому что если не помогать сейчас друг другу, а топить – стопроцентный конец обоим.

Лютенс ощутил гордость за то, что умеет столь изящно формулировать приходящие в голову мысли, а заодно и то, что непременно опять нужно немного добавить – сейчас он один, в кабинете, примыкающем к двухкомнатной «комнате отдыха», попросту говоря – обычной квартирке «сталинского», как здесь говорят, стиля [71], и это очень даже хорошо в сравнении с надоевшим «хай-теком».

Для того чтобы мысль и дальше как бы сама собой разматывалась в нужном направлении, ещё одна стопочка будет в самый раз. Потому русские такие хитроумные, что не упускают случая выпить, и для того чтобы в их хитромудростях разобраться, нужно и самому привести мозг в особым образом измененное состояние.

Он достал из холодильника поллитровку характерного дизайна, две баварские колбаски, густо намазал их не сладкой немецкой, а до слёз пробирающей русской горчицей.

Всё-таки этот мир катится явным образом не туда. Если почитать книги начала прошлого века, хотя бы и Ремарка, так там люди пили пиво, шнапс, закусывали гороховым супом с варёным свиным брюхом, колбасами, на крайний случай – консервированной свининой с бобами. Ели и пили помногу, и ни у кого из тогдашних писателей нет даже намёка, что это может быть вредно (если только специально, в художественных целях брались изобразить конченого человека, горького пьяницу. Но и такие, у Горького в «На дне», например, рассуждают весьма здраво и резонёрствуют [72]). Какой же вред мог быть от хорошей еды? И курили тогда все, и табак жевали, кокаин спокойно покупали в аптеке и нюхали, не скрываясь… А о раке лёгких, наркомании, ожирении, холестерине люди понятия не имели. Наверное, потому, что врачей тогда было очень мало – один-два на город, вот они и лечили тех, кого успевали, а заниматься пропагандой «здорового образа жизни» им было просто некогда. Да и в голову не приходило рубить сук, на котором сидишь.

Разведчик выпил, стоя у открытого окна и любуясь с шестого этажа на панораму центра города.

Кажется, перенапряжённые нервы начало понемногу отпускать. А то ведь совсем плохо было. Перед Крейгом Лютенс храбрился, а на самом деле чувствовал себя отвратительно. После такого оглушительного провала ему, посвящённому в слишком многие тайны, ничего не стоило и под ликвидацию угодить. Не он первый, не он последний. Намёк посла на то, что разведчика могут выдать (ну, не впрямую выдать, конечно, просто не препятствовать задержанию), Лерой всерьёз не принял, кто ж Крейгу позволил бы такое, а вот пристукнуть без шума свои же ребята из спецкоманды могли бы спокойно. Да и сейчас ещё могут: разговор с Вашингтоном как-то слишком гладко прошёл, так иногда говорят с человеком, которого на самом деле уже списали, но не хотят раньше времени спугнуть. Хорошая снайперская винтовка может продырявить насквозь из окна любого здания в радиусе полутора километров. И свалить можно на кого угодно – на русский спецназ, на русских же террористов или на третьи силы, желающие поссорить наши народы.