Танго для Кали - Олег Северный Страница 24

— Мне тут подруга рассказала сегодня… — Через два часа Матрёша удобно устроилась на тёплом ковре и трещала не переставая. — Раньше тоже говорила, но я ей не верила. Она в психушке лежала. Представляешь, она тоже слышала голоса и людей видела, а никто больше не видел. И её положили. Это два года назад было.

— Бывает, — кивнул Антон. — Поэтому осторожность очень нужна. Про такие вещи непонимающим людям никогда не следует говорить.

— Так вот, она такого порассказала. Это такой ужас! Я чуть не разревелась там же. Она говорит: «Мотя, так ты мне веришь?» — а я: «Верю!», а у самой уже слёзы текут. Мне страшно стало, что со мной тоже так будет. Я поняла, что нужно срочно куда-то вырваться, обстановку сменить.

— Ну, вот и сменила! — Антон прислушался. Нет, не показалось — в кухне звякнул сигнал на умной плите, сообщая, что поспел вкусный горячий сбитень.

— Да! — Матрёна сходила за кружками и за кувшином. — Скажи, а фраза: «Ты что, сдурела?» — тоже в репертуаре Седого?

— Это когда было?

— Когда я лежала и думала обо всём. О голосах, о том, как я устала. Мне было сказано: «Ты что, сдурела? Мы только начали работать. Терпи, я сказал». Я спрашиваю: «До какой стадии я могу дойти?» — а в ответ: «Ты будешь на грани, но только так мы его вылечим, твоими силами. Так что терпи».

— Может быть, это был и Седой.

— Ещё фраза была: «Пока ты нюни распускаешь, мы творим дела вселенского масштаба. Я не должен тебя успокаивать».

— Я обещаю, я помогу тебе, всё, что в моих силах. — Антон старался говорить убедительно. Он очень хотел хоть как-нибудь ей помочь, вот только сил у него пока что никаких не было.

— Да не поможешь ты мне, блин! — неожиданно взорвалась Матрёша. — Как ты не понимаешь? Как ты мне можешь помочь, если меня даже во сне страх держит?! Веришь, нет? Я реву каждый день.

Кажется, она могла это немедленно подтвердить. Антон не любил женских слёз, потому что не очень представлял, что с ними следует делать. Каждый раз оказывалось по-разному. Сейчас он подумал, что надо дать Матрёше возможность выговориться. Её понесло:

— Я в истеричку превратилась уже! И винить некого! Пойми, я всегда раньше винила парней, Петя, Вася, Коля — все козлы! А я белая и пушистая! А тут кто? Никто! Никто не виноват, «так исторически сложилось», точка!

— Да, Матрёша, да.

— А мне-то хреново! А меня ещё и ругают! Меня всё достало, как меня оно всё достало! Квартира эта, родители, их вечные проблемы, универ. Время у них линейно! Вот сейчас как дура сижу и реву.

— Ещё нет. — Антон легонько обнял девушку и, успокаивая, погладил по голове. — И не надо. Не плачьте, мадемуазель Нюша!

— Я всегда боялась сойти с ума. — Матрёша всхлипнула, но вроде бы продолжать не собиралась. — А сегодня ко всему наслушалась про психушку. А ещё мне поплакать-то и негде. На улице от меня и так шарахаются. Дома мать решит, что ты меня обижаешь или что в институте проблемы. Опять приставать начнёт.

— Ну ладно, — разрешил Чёрный. — Раз уж совсем негде, можешь поплакать тут. Только недолго.

— Я не могу при мужчинах плакать, — гордо заявила Матрёна и добавила: — Главное, в «Жирафике» не разреветься. Знаешь, я сейчас не стала плакать, зато теперь состояние, как будто оно всё вовнутрь ушло.

— Мы же всё знаем и понимаем, да? Мы будем держаться вместе, и всё будет хорошо!

— Конечно. Правда, правда? Только проблема в том, что мы ничего не знаем и не понимаем до конца.

— Значит, нам остаётся только расслабиться и получать удовольствие.

— Тоже верно. И пусть всё сложится исторически. — Матрёна подняла кружку со сбитнем, потом сделала изрядный глоток. — Вкусно!

— Конечно, вкусно, — самодовольно подтвердил Чёрный. Ему льстила слава специалиста по приготовлению оригинальных напитков.

— Антош, я тебя спросить хотела, это только у меня столько энергии много, что на двоих хватает, или это у всех так?

— У тебя её, правда, много.

— Теперь уже мало. А может из-за того, что часть переходит к тебе, быть синхрон? Ещё я знаешь, что заметила? У меня вообще хорошая память, я запоминаю отлично и даты, и какие-то мелочи, а в последнее время некоторые моменты просто исчезают из памяти.

— Может, это потому, что линия событий меняется? Если изменять будущее, прошлое должно подстроиться под него, чтобы слилось в линию. Вот оно и меняется, и память уходит.

Матрёша помолчала, взвешивая новую мысль. Потом кивнула:

— Возможно. Ещё я подумала, что болезнь — это как кнопка, которой тобой манипулируют. Надо — включили психический негатив, надо — физический.

— Но мы пытаемся с этим бороться.

— Да. Ещё, знаешь, мне голос сказал: «Если вы думаете об операции: делать или нет, то можете её делать. Это ускорит время и облегчит нам задачу. Мы занимаемся глобальными процессами, связанными с вами. Разбираться с физической болью не наша функция. Операция облегчит нам задачу, мы спасаем вас от другой, более глобальной проблемы. В любом случае операция будет под нашим контролем». Вот так. Это был Седой, да?

— Я не знаю, Матрёш, он ведь тебе не представился?

— Нет.

— Откуда же я тогда могу знать? — Антон очень картинно развёл руками, и Матрёша слабо улыбнулась. — Операцию придётся делать, да.

— Антош, мне тут об одной клинике рассказали, — оживилась Матрёна. — Там спортсмены лечатся. Но нужно ещё всё точно узнать. Я узнаю?

— Конечно, узнай. Пожалуйста.

Матрёна продолжала старательно менять обстановку. Она теперь почти не посещала институт, вместо этого либо добиралась до Чёрного, и они шли куда-нибудь обедать, либо бегала по городу по его делам. Антон без крайней необходимости не уходил далеко от дома, до выздоровления ему было пока далеко. Матрёна чувствовала себя постоянно усталой и разбитой, но у неё хотя бы прошла спина. Сработал принцип «клин клином» — болезнь как появилась на нервной почве, так при ещё большем напряжении отступила, девушка перешла на существование в форс-мажорном режиме., стало не до неё.

— Прикинь, я начала чувствовать забор энергии! — поделилась Матрёша, когда они оккупировали уже любимый столик в дворовом кафе. — Ощущения странные.

— Да? И как это выглядит? — тут же заинтересовался Антон.

— Как будто кто-то нежно так проводит мне по руке, от самых пальчиков. И где провёл, я там потом почти ничего не чувствую. Ни боли, ни касаний. Я проверяла. Это недолго, потом проходит.

— Это хорошо, что у тебя чувствительность повышается.

О том, что причина этого повышения была не самой лучшей, Антон умолчал.

— Ага. Вот сейчас я чувствую, что сегодня ещё инфа будет. — Матрёша задрала нос.

— Как чувствуешь?