1937. Русские на Луне - Александр Марков Страница 24

Придя на Суворовскую площадь, он все ходил кругами, отыскивая нужный ему дом, потом, найдя его, будил сторожа, чтобы тот открыл ему подъезд, а затем, уже оказавшись возле квартиры, долго не мог попасть ключом в замочную скважину.

Отворив дверь, он зажег свет, осмотрелся.

Квартира оказалась гораздо удобнее тех гостиничных номеров, на которые мог бы рассчитывать Шешель при своих не очень больших финансовых возможностях.

Три просторные комнаты, уставленные приятной для глаз, резной мебелью темного дерева. Мягкие кресла с вышивкой на спинках так и зазывали сесть в них, взяв что-нибудь из книжного шкафа, где за стеклом пряталось от пыли и томилось несколько сотен книг в коленкоровых, кожаных и бумажных переплетах.

Чуть приспущенные шторы создавали в комнате полумглу.

Шешель провел пальцем по столику и комоду, что стояли в прихожей, посмотрел, не осталось ли на них следов. Пылинок он не обнаружил.

Он вспомнил разговор, который когда-то вел со своим приятелем. Он не помнил, в каком городе это было и в какой гостинице они остановились. Но очень дорогая. Наверное, самая хорошая в городе. С позолотой повсюду. Как же иначе могли встречать знаменитых гонщиков? Давно это было. Еще до войны.

— Ты знаешь, отчего номера в гостиницах, какими бы они ни были роскошными, никогда не станут уютными? — говорил приятель.

— Догадываюсь.

— Чтобы комната была уютной, надо, чтобы в шкафу висела одежда, на столе лежала книжка с закладкой все равно где, в прихожей стоять ботинки. Нужен беспорядок. Любой беспорядок. Здесь все слишком убрано. Звук какой — послушай.

Он ухнул, будто оказался в лесу, заблудился и теперь искал своих спутников. Ему ответило эхо.

— Слышишь? Как в банке. А все почему? Не уютно здесь. Хозяин нужен один.

Тогда Шешель не стал спорить с приятелем. Слишком он устал. Но не прав он был, не беспорядок делает квартиру уютной. Нет. Этого недостаточно. Нужно еще кое-что.

Шешель посмотрел на саквояж, содержимое которого показалось ему слишком маленьким, чтобы создать в этой квартире легкий беспорядок. Он оставил саквояж в прихожей и пока не торопился разбирать его содержимое, переправляя в платяной шкаф, внутри пропахший нафталином. Успеется.

Другие заботы завладели им. На душе была грусть.

Он открыл окно, впустил в комнату ветер, потом зажег свет, а окно пришлось закрыть, потому что на свет летели мотыльки. Шешелю было жалко смотреть, как они бьются о горячую лампочку, опаляя себе крылья, а если бы он принялся ловить их и выпускать прочь, то промучился бы до утра, но все равно вряд ли смог освободить всех.

Как много событий. Кто бы поверил, что все это реальность. Нагадай ему такое гадалка, посмотрев на его руку, он только бы улыбнулся ей, но не поверил. Оставалось ощущение, что все это сон. Сказывалась усталость. Он давно не спал.

Шешель подошел к книжному шкафу. Книжки в одинаковых переплетах, отличавшихся друг от друга лишь цифрами на корешках коленкоровых переплетов, оказались вовсе не собранием сочинений какого-то автора, а годовыми справочниками по кинематографии. Шешель вытащил последний из них, открыл на странице с буквой С, пробежал по ней глазами. С занимала несколько страниц.

Со, Сп. Вот.

«Спасаломская Елена Александровна». Возле даты рождения тактично стоял вопросительный знак. Место рождения Вологда.

Начинала свою карьеру в драматическом театре Вологды, после перебралась в Москву, где почти сразу же начала сниматься в эпизодических ролях в картинах Трауберга, Зигмунд-Ковалевского и некоторых других режиссеров. Наиболее известной работой этого периода стала роль призрака в драме «Черный доктор». С августа 15-го года стала работать на студии Томчина. Сыграла в 39 фильмах.

«Вот я и знаю о тебе почти все, — подумал Шешель. — А ты обо мне? Ничего?» Чтобы проверить это, он все же раскрыл справочник ближе к концу.

«Шелестов. Шеянов».

Конечно, ничего, связанного с его фамилией, здесь быть еще не могло. Может, на следующий год. Не написать ли ему все сейчас от руки? Он улыбнулся этой мысли, посмотрел на стол, где лежали перо и чернила, потом захлопнул книгу, задвинул том на прежнее вместо. Пусть все остается как прежде.