Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже Страница 24

Посему я вас призываю и умоляю – и это не я вас призываю, но сам Господь, – вас, провозвестников Христовых, к какому бы слою общества вы ни принадлежали, рыцарей или пехотинцев, богатых или бедных, отправиться на Акию Центавра отомстить за смерть наших христианских мучеников и оттеснить убивший их зловредный народ подальше от Божественного святилища. Я говорю это всем присутствующим здесь и возвещаю отсутствующим: этого требует Христос!

Теперь Петр впал в настоящий транс. От обилия картинных жестов с него лил пот, речь стала прерывистой, будто требовала от него огромных усилий. Загипнотизированное его мистической аурой, собрание завороженно внимало его горячим призывам. Танкред бросил взгляд на братьев Турнэ и увидел, что они тоже впились глазами в проповедника. Спросил себя, почему же он сам не впадает в экстаз от того, что слышит, почему его не отпускает легкое беспокойство, мешая полностью включиться в это коллективное причащение.

– Всем, кто отправится в путь и умрет в дороге или же лишится жизни в сражении с язычниками, будет даровано отпущение грехов. Властью, полученной от самого Господа, я даю его всем участвующим в этом походе. Какой позор, если народ столь презренный, столь низменный, раб демонов, возьмет верх над нацией, которая следует стезе Господней и почитает себя христианской! Идите же в бой против неверных – бой, достойный участия в нем и неизбежно ведущий к победе. Будьте отныне рыцарями Христа! Бейтесь за правое дело против варваров и получите вашу вечную награду! Что же до неимущих, обездоленных и бесшипников, тех, кто изнурял себя в ущерб телу и душе, они будут трудиться во имя двойной чести и награды. На Земле они были печальны и бедны, там они будут веселы и богаты. Все вы были здесь слугами Всевышнего; там вы станете Его друзьями!

Речь была встречена долгими и бурными приветственными возгласами. Собравшиеся ликовали и кричали «виват». Некоторые плакали от радости. Одни падали на колени и судорожно сжимали ладони в страстной молитве, другие, воздевая руки, заклинали Вседержителя даровать успех походу.

Все еще задыхаясь, Петр Пустынник обвел толпу медленным взором, его пламенеющие зрачки выхватывали то одно лицо, то другое. Танкред обратил внимание, что кое-кто, в стремлении как можно дольше оставаться в луче его глаз, почти неуловимо перемещается, следуя за взглядом проповедника, отчего в толпе как будто образовывались волны. От этого возникало поразительное ощущение, как если бы Петру удавалось чисто физически внушать свою волю, увлекая людей одной только силой своего взгляда.

Однако Танкред никак не мог избавиться от тягостного чувства внутреннего дискомфорта, упорно мучившего его с самого начала, причем до такой степени, что ему становилось неловко перед окружающими, которые всеми доступными способами проявляли свой энтузиазм. Напрасно кто-то, желая поделиться радостью, дружески хлопал его по плечу: Танкред держался отстраненно. Бросив взгляд в сторону Энгельберта, он увидел, что тот хоть и выглядит более-менее спокойным, но растроган проповедью до слез, а Льето, захваченный всеобщей эйфорией, выражал свой восторг, крича и свистя вместе со всеми остальными.

Трифорий ^[33] в верхней части собора был пуст, потому что власти предержащие решили, что слишком опасно было бы запустить сюда толпу, желающую послушать проповедь. Излишне разгорячившиеся люди могли бы, перегнувшись через балюстраду, свалиться вниз.

Однако что-то шевельнулось за колонной, что-то темное, почти неразличимое в царившем там полумраке. Оно медленно перемещалось и на мгновение попало в луч света. Силуэт в черной рясе, отражающий так мало света, что он казался оптической дырой в окружающей среде. Просто тень среди теней.

Силуэт задержался еще на мгновение, оглядывая всю картину из своего уединенного убежища, затем развернулся и исчез, никем не замеченный.

Закончив проповедь, Петр Пустынник покинул возвышение, а система общего оповещения напомнила мужчинам и женщинам «Святого Михаила», чтобы они держались ближе к своим ячейкам, так как старт состоится менее чем через четыре часа. Танкред и братья Турнэ вышли из высоких соборных дверей и направились в свой отсек.

– Клянусь Господом, какая выдающаяся проповедь! – воскликнул Льето. – Теперь, когда я своими глазами увидел, с какой легкостью Петр Пустынник воодушевил огромную толпу, я куда лучше понимаю, почему он так прославился.

– Верно, у этого человека великая сила убеждения, – согласился Энгельберт.

– Уверен, если бы он приказал, большинство присутствующих без колебаний выбросились бы в космическую пустоту! – со смехом добавил Льето. Внезапно его, казалось, осенила новая мысль. – Знаете, до сегодняшнего дня меня не слишком волновала цель нашего путешествия. Мне было важнее принять участие в самой крупной военной кампании всех времен. Но сейчас, прах меня побери, этому человеку удалось придать смысл моему решению. Те твари должны заплатить за свое преступление! Ешкин кот, как представлю, что высаживаюсь на эту планету, так в ногах сразу мурашки бегут, а пальцы сами тянутся к спусковому крючку! Долго же придется ждать, целых полтора года!

– Да, поучение Петра было до крайности убедительным, – произнес Энгельберт, немного смущенный воинственным пылом брата. – Есть что-то почти… сверхъестественное в такой способности заставить других разделять твое ви́дение, порыв, столь пламенную веру…

– Скажи-ка, Танкред, – прервал брата Льето, – ты, похоже, не в восторге от услышанного. Тебе проповедь не понравилась?

Вопрос застал Танкреда, который не участвовал в разговоре, а просто слушал, как оба брата выражают свои восторги, врасплох. Он не разделял общего энтузиазма, и это было заметно. Однако ему было бы очень сложно объяснить почему. В чем причина внутреннего замешательства, не покидавшего его в течение всей проповеди?

– Просто… меня немного разочаровало содержание его речи…

– Разочаровало? – удивился Энгельберт. – А чего же ты ждал?

– Ну, может быть, не такого… исступления. Я хорошо изучил реакции людей на поле боя, и можешь мне поверить, совершенно не обязательно, чтобы в сражение их толкали гнев или ненависть. Напротив, стоит им впасть в неистовую воинственность, как становится трудно поддерживать дисциплину. Петр мог бы, например, подробнее объяснить причины этой кампании, чтобы все хорошо понимали, за что мы будем сражаться.

– Да ладно тебе, – возразил Льето, – это же проповедь, а не лекция по геополитике. Большинство солдат ничего не понимают в таких высоких материях, и я первый. Все, что нам нужно, – это ясный и простой повод драться.

– Тут я согласен, – признал Танкред. – И сознаю, что призыв к крестовому походу должен в первую очередь пробуждать всеобщий энтузиазм и воодушевление…

– …но ты бы предпочел нечто более умеренное, – заключил Энгельберт. – Чтобы Петр Пустынник не рисовал эти создания истинными приспешниками Сатаны.