Целитель. Двойная игра - Валерий Большаков Страница 24

Правда, последняя закладка вышла тучной – картонную коробку из-под обуви я набил, как банку селёдкой, сразу двумя десятками магнитофонных кассет «Свема», по четыре рубля пятьдесят копеек штука. Записи шли самые разные – о последствиях безумной ленинской национальной политики, о заложенных межэтнических «минах» в Приднестровье, Нагорном Карабахе или Фергане, о бессмысленной гонке за ядерным паритетом с Америкой, о криминализации советской торговли. Я передал нашим секрет неодимовых магнитов, сообщил, где находится гигантское Приобское месторождение нефти, наябедничал на Горбачёва и Ельцина, чтобы испортить им жизнь, а то пришлось бы этих вредителей тупо стрелять. Много информации я слил, но пока что мой горшок почти полон…

А дальше-то что?

Я так и буду подвизаться на поприще сверхинформатора? Ходить, поминутно оглядываясь, и думать до посинения, то ли так, то ли эдак подкинуть Комитету очередную порцию послезнания, заодно не угодив в расставленные сети?

Да, наверху мою инфу не только приняли к сведению, но уже делают выводы и даже принимают меры. Это радует. Да что там – радует! Я, когда папа сказал о сворачивании программы ЕС ЭВМ, чуть «ура!» не закричал. Это же настоящее обещание расцвета советской микроэлектроники! Как говорится, ни убавить, ни прибавить.

А Пленум ЦК КПСС? Не люблю этого словечка из будущего, но тут и вправду топчик! В прошлой жизни Пленум собрался шестнадцатого апреля. По сути, для того лишь, чтобы турнуть из Политбюро Шелепина, Железного Шурика, окончательно разгромив группировку «комсомолят» в ЦК.

Но в этой реальности Пленум назначен на двадцать девятое число и пройдёт с «экономическим уклоном». Брезжит, брезжит у меня ма-аленькая надеждочка, что и тут я наследил, дал толковые подсказки.

Вздохнув, натянул резиновые перчатки и достал ножницы, махнув ими, как Сталин – трубкой.

– За работу, товарищи!

Воскресенье, 27 апреля 1975 года, вечер

Первомайск, улица Орджоникидзе

Конверт вышел плотненьким, но не слишком толстым, хотя я насовал в него целую жменю плёнок. Он уютно разместился во внутреннем кармане куртки – и жёг, угрожая спалить.

Третье письмо я скинул вчера на станции Помошная, что рядом, в Кировоградской области. К соседям там привыкли – первомайцы постоянно толкутся на местном вокзале, чтобы сесть на поезд до Харькова.

А с утра я ударно поработал – и вот оно, четвёртое послание. Пальцы до сих пор болят, столько пришлось колотить по клавишам, а махнёшь рукой – дотягивается уксусный запашок фиксажа.

Выйдя из автобуса на Трудовой, я неторопливо прогулялся мимо скучных пятиэтажек новой планировки – с лоджиями – и свернул к улице Орджоникидзе, застроенной домами из силикатного кирпича, на две семьи каждый.

Я не зря забрёл именно в этот тихий район на окраине – тут легко оторваться от преследования. В узких путаных переулочках даже ясным днём блуждаешь, словно в лабиринте, а если двинуть садами-огородами, сигая через заборы, то обдуришь хоть роту оперативников. Если повезёт, конечно.

Но главный путь отхода пролегал параллельно улице, незаметный за ухоженными или запущенными двориками, – там вспахивал землю глубокий овраг, балка с обрывистыми склонами, заросшими колючим кустарником и хилыми деревцами. Балка тянулась поперёк всего Ольвиополя ^[24], устьем выходя к реке в районе железнодорожного моста. Множество тропок вилось по круче, спускаясь к сырому дну, где журчал невидимый ручей и густела сонная чернота.

Но это там, а здесь в диалектическом единстве с тёмным провалом ярко горели фонари вдоль по улице да уютно светились окна. Повсюду наигрывала музыка, гуляли парочки и весёлые компании, не разбирая, где тротуар, а где проезжая часть. Люди продолжали отмечать выходной, и многие устремлялись туда же, куда и я – к магазину-«стекляшке». Он сиял и блистал впереди, маня любителей дешёвой выпивки.

«Не теряйте время даром – заправляйтесь «Солнцедаром!» ^[25]

Торговля шла бойко, и гогочущая толпа на крыльце «стекляшки» немного уняла мои тревоги – чем больше народу, тем проще стать невидимкой.

Я нащупал в кармане нашлёпку из пластмассы розоватого тона. Она легко наделась на нос, сжав его, как мягкая прищепка, – и мой орган обоняния обзавёлся хищной горбинкой. Вдобавок я нацепил круглые, как у Гарри Поттера, очки – ещё один театральный реквизит. Спрятался!

Прикрыв голову капюшоном, незаметно натянул хирургические перчатки, шаря взглядом вокруг – по домам, с веранд которых доносились громкие разговоры, перебиваемые взрывами хохота; по «гонцам Золотые Пятки», осаждающим торговую точку.

Я сбавил шаг, прикидывая, где чекисты могли устроить стационарный пункт наблюдения. Лучше всего для этого подходил дощатый киоск для приёма стеклопосуды. Посадят туда сотрудника с длиннофокусным фотоаппаратом – и почтовый ящик под контролем, щёлкай хоть до посинения…

С крыльца «стекляшки» спустился неприметный мужичок в сером плащике, без шляпы, но с папкой под мышкой. Этакий начальственный чин в самом низу карьерной лестницы. «Он был титулярный советник…»

Заботливо придерживая вздувшуюся папочку, мужичок пошагал прочь, а я, независимо миновав очередь жаждущих, прицельно двинулся к заветному почтовому ящику.

Вдруг меня будто подморозило. Я углядел новенькие «Жигули», не замеченные мною ранее, – их скрывали кусты акации. Машина мурчала на холостых оборотах, щуря жёлтые подфарники. Не знаю, может, автовладелец и не прятался вовсе, просто так поставил «Жигуль», что его с дороги не видно, но я мигом взмок, а чувство опасности буквально кричало: «Засада! Назад!» А куда?!

Я сморщился, словно вместо компоту хлебнул горькой микстуры. Лёгкая паранойя? Хорошо бы… А если нет?

Негнущимися ногами приблизился к проклятому синему ящику, отворачиваясь от склада стеклопосуды. Лязгнувшую шторку вверх – и письмо скользнуло в узкую щёлку.

И тут мне реально поплохело.

Я едва успел обойти пункт приёма стеклотары, как увидел того самого «титулярного советника» в плащике, семенившего навстречу. Мужичок то и дело подворачивал рукав, озабоченно взглядывая на часы. При этом он морщил лоб и смешно жевал нижнюю губу.