Глубокий поиск. Книга 2. Черные крылья - Иван Кузнецов Страница 24

Бомбардировщики шли, как и полагается, волна за волной. Насколько позволяли мне карантинные заграждения, я открыла каналы и подключилась к Великим энергиям, стараясь направить их на защиту нашим пилотам.

Всю ночь потом, когда уже вернулись в квартиру Мейеров, я не сомкнула глаз. За окном угадывалось слабое красноватое мерцание. Лишь по опыту я смогла догадаться, что это – зарево далёких пожаров. Хозяева беспокойно ворочались и перешёптывались за стеной. А я блаженно улыбалась. Вопреки всякой логике мне примечталось: этим героическим, невозможным налётом мне как будто передан привет с Родины. Мол, добро пожаловать в Берлин; действуй и ничего не бойся!

Чуть свет у хозяев громко заверещало радио. Прилетали англичане. Быть не может! Лишь через несколько дней просочилась информация: англичане решительно отрицают своё участие в бомбардировке Берлина. Не ошиблась: это были наши!

Точности ради надо заметить, что Берлин всё же жил припеваючи в сорок втором. Система ПВО работала исправно. Сколько раз за год объявлялась тревога – по пальцам пересчитать. Тем выше подвиг лётчиков, всё-таки сумевших пробиться!

Утром за мной – одетой и обутой по-европейски, подстриженной, с аккуратно обработанными ногтями – пришла машина. Незнакомые люди в серой эсэсовской форме – шофёр и сопровождающий – не докладывали, куда меня везут, были молчаливы и довольно вежливы.

В здании, ничем внешне не примечательном, меня препроводили на четвёртый этаж. Там, в чистой пустой комнате с белой ширмой, предложили снять с себя все обновки. Потом появлялись люди в белых халатах: обмеряли и взвешивали меня, осматривали, ощупывали, заглядывали в самые потайные уголки моего тела и тыкали туда пальцами, копались во рту, в носу, в ушах блестящими инструментами. Почему у них такие жёсткие руки? Они же всё-таки врачи!

Смутно – сквозь пелену запрета – вспомнились плавные, выверенные жесты медиков Лаборатории и отчётливо – бережные, тёплые, успокоительные прикосновения доктора, что навещал нас в горах. Здесь же до спокойствия было далеко: медосмотр был будто призван нагнетать страх, тревогу, дурные предчувствия. Напоследок меня ещё сфотографировали в фас и в профиль, так что я уже с интересом ожидала, когда из белого кабинета попаду в чёрный.

Во время подготовки меня тренировали – на случай тяжёлых проверок – отвечать на вопросы следователя в кабинете с чёрными стенами, с направленной прямо в лицо яркой лампой. Учили замедлять темп речи – свой и собеседника, не пугаться опасных вопросов, не паниковать. С учебными ситуациями я справлялась довольно неплохо, но что будет теперь, когда всё происходит более чем всерьёз?

Ответа мне не суждено было узнать, поскольку препроводили меня в кабинет не к следователю, а к психиатру. Обычная комната со светло-жёлтыми стенами, с письменным столом, неизменным медицинским шкафчиком. Дядька не пояснил, кто он, а сразу приступил к беседе-расспросу. Но мне ли не узнать психиатра?! Мои реплики и ответы на вопросы он старательно записывал. Провёл длинный тест. В конце попытался меня загипнотизировать. Хе-хе, давай, дядя, старайся: все твои коллеги с этого начинали! Психиатр попался упорный, предпринял несколько попыток гипноза разными способами. Я насторожилась: мало ли, какой действенный приём он применит! Потом, наконец, отстал и отвёл меня в комнатку, где я прождала часа три, пока совещались доктора и эсэсовцы, которые, как потом поняла, были из службы безопасности «Аненербе».

Место проведения совещания было экранировано. Я не стала искать обход защиты, чтобы не засветить с порога свои навыки боевой нейроэнергетики. Интуитивно угрозы не чувствовалось.

На ночь меня разместили в номере полупустой гостиницы для служащих СС. Дали очень чистую комнатку со светло-серыми стенами. На входе в здание дежурили солдаты. Мне никто не удосужился разъяснить планы на завтра, денег и хоть какого-нибудь документа не дали. Только накормили, прежде чем отвести в гостиницу, в ближайшем кафе. Вежливо попросили до утра оставаться на месте, чтобы я не потерялась в большом незнакомом городе.

Наконец я одна! Долгие месяцы рядом и днём и ночью находились чужие люди. Надо всё равно сохранять осторожность: помнить о прослушивании, не говорить с собой вслух на родном языке, не мурлыкать родных песенок, помнить о контроле сновидений. И всё-таки облегчение, когда стены, двери, шторы закрыли тебя от посторонних глаз!

Впереди ждала полная неопределённость. Тот, кому сегодня было поручено сопровождать меня, не знал, какое задание получит завтра. Считывать нечего.

В этой простой, строгой, чистой гостинице без излишних удобств мне захотелось остаться жить. Тут дышалось вольнее, чем в спаленке детей чужой семьи, чем за занавеской в компании двадцати взрослых мужчин, чем в проходной комнатёнке ламаистского монастыря, чем в крошечной палатке наедине с таинственным незнакомцем.

Я устроила себе настоящий праздник нейроэнергетической гигиены: прокачала каналы, почистила чакры, пропитала каждую клеточку свежей энергией. Не закрывалась: если кто и наблюдал со стороны, то ничего подозрительного в моих действиях нет: обычные практики. Потом долго валялась поверх одеяла без сна, неторопливо перебирая в памяти впечатления последних дней и упорядочивая их.

Одиночество вызывало ощущение физического блаженства. Вместе с тем чем больше я обдумывала ситуацию, в которой теперь оказалась, тем сильнее ощущала необратимую перемену, совершившуюся с переездом в Германию. До сих пор я находилась в открытом мире и могла, при необходимости, уйти от немцев, улучив момент, затеряться в горах, прибиться к людям, которые не выдадут. Рискованно, но возможно. Здесь, в столице Германии, – без охраны и строгого пригляда – я заперта, как в клетке. Податься некуда: на сотни и тысячи километров кругом – сплошь немцы. Не бог весть какое открытие, но, когда ощущаешь собственной шкурой пространственную безнадёжность любого отступления, это впечатляет. Дверца клетки захлопнулась. Этот неприятный факт пришлось принять как данность.

Выспалась я крепко и на редкость сладко.

Немцы встают рано. Уже в пять утра меня разбудила служащая гостиницы:

– Фрейлейн Пляйс, вас ожидают внизу.

Сегодня за мной прибыл другой человек в форме СС и объявил, что мы сейчас поедем знакомиться с моими родственниками. В наличии имеются двоюродная тётушка матери, её взрослый сын и внучка – от кого-то ещё из тётиных детей.

Я позорно перепугалась. Хватило сил совладать с лицом и резко опустить экран, чтобы не было заметно овладевшей мной паники. Бурную радость изображать не стала: сойдёт и умеренное смятение чувств.

Те, кто меня готовил, были уверены, что никаких родственников у девочки Хайке не сохранилось. А тут – целый куст! Насколько двоюродная тётка, троюродные брат и сестра были близки с матерью? Видели они малышку Хайке до того, как ту увезли в дальние края? Вполне вероятно. А вдруг у ребёнка имелись особые приметы, которых невозможно не заметить, которые врезались в память? Достаточно недосчитаться одной-единственной родинки, чтобы вывести меня на чистую воду.