Былины сего времени - Александр Рудазов Страница 23

– Ну здрава буди, Василиса свет Патрикеевна, – глумливо хмыкнула старуха. – Как тебе в лягушечьей шкурке прыгаетса, поздорову ли?

– Грех жаловаться, баушка, – вежественно ответила княгиня. – Только в прежнем-то облике все же как-то привычней было бы.

– Ыш, ыш!.. – заклекотала баба-яга. – Не ндравитса ей, не ндравитса!.. Скажи-тко мне, душа моя, за што это ж тебя Кашшей-то в жабу оборотил?

– Ах, баушка, глупое там дело вышло… – потупила взор княгиня-лягушка. – Превзошла я царя Кащея хитростями-мудростями, вот он и озлился…

– Хе!.. Хе-хе!.. – не то рассмеялась, не то откашлялась старуха. – Ыш, ыш!.. Превзошла она!.. Премудра кака!.. Ладно, погляжу, как твому горю пособить…

Она принялась возиться у большого армариума с кучей дверец. Доставала какие-то травки, корешки, листочки, звериные когти, сушеных букашек, нюхала, морщилась, что-то пробовала на язык. Затянутые бельмами глаза таращились в потолок, пока старуха шарила в своем ведьминском скарбе.

Рука у нее действовала только правая, другая висела сухой плетью.

– Кашшей тебя как, сам околдовал, аль сестра моя пособила? – повела носом баба-яга. – Чую, вродь ее ручка приложена…

– Не знаю, баушка, – скромно ответила Василиса. – Было там у Яги Ягишны корытце с зеленым настоем – царь Кащей тряпицу туда обмакнул, да меня ею хлестнул – я вот и… куа-ак!.. Куак-куак!..

– Давай-давай, не теряйса! – пощелкала пальцами перед лягушкой старуха. – Гони жывотну-та, гони!.. Щас, погоди, посмотрим тебя…

Смотреть, конечно, она ничего не стала. Слепая-то. Только обнюхала Василису, да облапала всю. На зуб разве что не попробовала.

– Ыш, ыш!.. – цыкнула баба-яга. – И верно, сестры моей работа, середулней!.. Токма Кашшей тоже руку приклал, штоб его перевернуло да вывернуло… Сестры-то моей зарок я мигом бы сняла, кабы только он один тут был…

У Василисы опустились уголки рта. Неужто даже старшая баба-яга здесь бессильна?! Сильнейшая из всех трех! Первая ведьма на Руси!.. на всем белом свете!..

Как же ей тогда…

– Ну да ништо, девка, ништо… – задумчиво молвила старуха. – Пересилим… На всяку силу сила сильнее сышшетса…

Она швырнула какие-то травки в котел, что бурлил на шестке. Баба-яга только что сняла его с горнила. Помешав варево, старуха зачерпнула деревянной ложкой, отхлебнула чуток и довольно почмокала.

– Хорошо, ладно… – приговаривала она, продолжая помешивать.

Затем баба-яга взялась месить тесто. На всю горницу запахло кислым болотным духом – воду старуха взяла мутную, с тиной. Василиса терпеливо сидела на краю столика, пристально за этим наблюдая.

– А што, девка, многому ль тебя моя младша сестра научила? – спросила баба-яга.

– Научила кое-чему, баушка, – скромно ответила Василиса. – Грех жаловаться.

– А середулна?

– Она поменее. Но тоже кое-чему научила.

– А про меня што слышала? – поинтересовалась старуха, ставя в печь хлеб. – Рассказывали тебе о мне сестры?

– Рассказывали немножко, баушка. Говорили, что ты самая старшая, что тебе уж за тысячу лет перевалило…

– За тышшу!.. – хохотнула баба-яга. – Ыш, ыш!.. За тышшу!.. Это верно, что за тышшу, токма силно далеко! Ошшен силно! Хе!.. Хе-хе!..

Отсмеявшись, она продолжила уже серьезно:

– Верно тебе сказали, девка. Тры нас названы сестры. Меньша – Овдотья Кузьминишна. Середулна – Яга Ягишна. И я, старша – Буря Перуновна. По крови мы не сродственницы. Сорок веков уж тянетса это – тры бабы-яги, тры великы хранительницы…

– Хранительницы границы меж Явью и Навью, верно? – спросила Василиса.

– Верно. Врат в мир мертвых. Должно быть нас тры. Всегда тры. Я старша… всегда старша… с самого покону старша… Середулна и меньша уж несколько раз сменялис, а я вот все живу, да живу… Четыре тышшы лет прожила… Но я уже так стара, что боле не могу… отдать должна… передать клюку… Да вот не знаю токма, кому…

В выпученных лягушачьих глазищах ничего не отразилось. И вслух Василиса ничего не сказала. Но сердце у нее забилось чуть чаще. К чему это бабушка Буря ведет, на что намекает?

– А родная сестра-то у меня одна была, – продолжала она, доставая хлеб из печи. – Магура Перуновна, меньша сестрица… Ей жребий иной выпал, она с батюшкой нашим, в Ирии пресветлом, воев живой водой поит…

– Так ваш батюшка…

– Об этом тебе знать рано пока, девка, – строго перебила баба-яга. – Мала ишшо. Вот, отведай-ка лучше угошшенна моего.

Она надломила корочку пышного каравая и полила внутрь зелья из котла. Тонкой железной иглой старуха поболтала внутри, потом достала крохотный мякиш и ловко впихнула его лягушке в рот. Василиса сглотнула, тщетно попыталась прожевать хлеб слабенькими зубками, что росли у нее теперь только сверху, а потом просто просунула его поглубже лапками. На вкус внимания не обращала – понимала, что это не ради еды, а ради… что сейчас произойдет?.. Она очень надеялась, что…

Именно так и вышло. Кости с хрустом принялись расти, скользкая шкурка соскользнула с плеч, и уже через пару минут перед бабой-ягой стояла на четвереньках тяжело дышащая девица. Одежи на ней не было в помине, зато пот тек ручьями – превращение далось Василисе нелегко.

– Вот ты какова, девка!.. – прокряхтела слепая старуха, бесцеремонно ощупывая Василису. – Ыш, ыш!.. Ладна, стройна, наливна!.. Ну вылитая я в молодости!.. Понятно, отчего Кащейко тебя в жены-то восхотел!.. Давай, одевайса!..

Василиса повертела головой. Ее прежнее платье осталось в Костяном Дворце. Верно, валяется сейчас где-нибудь среди тряпок, а то и вовсе сожжено. Все прочее добро там же – дивий унес ее в болото голой и нищей. А из манатьи бабы-яги ей вряд ли что подойдет…

Но Буря Перуновна сумела ее удивить. Раскрыла один из самых пыльных сундуков и вытащила на свет диковинного покроя, но неожиданно пригожий наряд. Такой длинный прямой сарафан с длинными узкими рукавами. И накидка еще, похожая на княжеское корзно, обшитое бахромой. А ко всему впридачу – роскошный однорогий кокошник с жемчужной вязью.

– Облачайса, девка! – швырнула баба-яга это все Василисе. – Крепкый ишшо конас, добротный! Я его носила, когда молодухой была!

Василиса аж вздрогнула. Вот этой одежке сорок веков?.. И до сих пор цела, не истлела?

– Ох, сколько ж раз я его перешивала-то… – протянула баба-яга. – Не раз, не два… от изначального-то, поди, уж ништо и не осталос… Охо-хо…

Натянув сарафан и корзно, надев на златые власа кокошник, Василиса земно поклонилась своей спасительнице. И только теперь призадумалась, какая судьба ее ждет дальше.

Уходить отсюда пока не след. Где бы ни жила старшая баба-яга, место это совсем глухое, пешком ни докуда не доберешься.

На полуночь если пойти – так там и людей почти нет. Только ненцы-юраки, что в чумах живут, а дальше вообще море Студеное. И на закат то же самое, и на восход. Самоядь, оленеводы, тундра, морозы. Одинокой женщине далеко не уйти. Утопнешь по дороге в болотах, медведь задавит или с навьями голодными встретишься.