Плоть и серебро - Стивен Барнс Страница 23

Если бы Марши и без того не знал, что находится в руках безумной, это было бы неопровержимое тому доказательство. Безумной, которая мнит себя ангелом, из тех, кому даются Откровения. В ее власть он и попал.

Я должен ее остановить, — шепнул голос в голове.

Он не шевельнулся. Не было смысла даже пытаться. Пока она в этом экзоте, она может быть кем хочет и творить что хочет. Это он знал по собственному опыту.

Когда-то в годы интернатуры в военном госпитале ККУ ООН он видел, как десантник в таком экзоте схватился с танком «Огр», причем его наручные скобы были отключены, чтобы уравнять шансы. Превращение боевой машины в дымящийся металлолом заняло у десантника двадцать одну секунду.

Марши понимал, что должен перепугаться до смерти.

Но на самом деле он мало что чувствовал.

Задумчиво отпив бренди, он подумал, не дошел ли он до точки, где ему уже все равно, будет он жив или нет.

Интересный вопрос. Нет, он так не думал. Если судить по существу, то настоящая ситуация не слишком отличалась от обычной рутины. Может быть, место назначения будет не то, которое изначально для него планировалось, но никаких радикальных изменений не произошло. Уже несколько лет всеми его перемещениями командовал кто-то другой. Кто-то другой решал, где он будет применять свое особое искусство и для кого.

Здесь, несомненно, было просто больше того же самого. Да, на этот раз командовала маньячка в броне, но по всему, что ему было известно, и до этого его маршруты определялись бросанием монет, костей и гаданием по птичьим внутренностям.

Когда его работа будет сделана, ему снова покажут на дверь, сунут в ту же старую игру, как бесконечно передвигаемую пешку в бесконечной партии, где огромной доской правила Белая Королева. Звали ее — Смерть, и те паты, которые он ей ставил, не имели значения и бывали забыты уже к концу дня. Не имеющие последствий мелочи, как светлячки в пустоте или отпечатки пальцев на стекле.

Он вел эту игру, но по Правилам Выживания: апатия — спасение от безумия, участие — поцелуй смерти.

Правая рука Марши коснулась серебристого значка у него на сердце. Металл все еще сиял, хотя его сверкающее обещание затмилось. Он поймал себя на воспоминании, как согласился отдать ту небольшую самостоятельность, которой еще пользовался.

Он вернулся туда, где все это началось. На исходную клетку.

Метрового размера копия значка Марши висела на оформленной под дерево стене позади стола д-ра Салваца Бофанзы; под ней на черном фоне золотом был написан вензель Медицинского Института Бергмана. Пристальный взгляд мог бы заметить над штрихами и закруглениями патину пыли.

Сидящий за столом приземистый чернокожий средних лет печально улыбнулся Марши:

— Я бы предложил тебе выпить, старина, но пришлось бросить. — Он похлопал себя по животу. — Дырки проело в баке.

Марши, садясь, состроил сочувственное лицо:

— Да, Сал, прискорбно.

Бофанза пожал плечами:

— Все не так плохо. Я об этом жалею, только когда хочется поддать. — Улыбка его исчезла. — Ты, наверное, гадаешь, зачем я тебя вызвал.

— Я надеялся, для того, чтобы мы как следует отдохнули с тобой за счет твоих представительских, — ответил Марши в попытке поднять настроение.

Сал закатил глаза:

— Хотелось бы. Нет, пришлось тебя позвать, потому что сложившееся положение вещей не совсем удовлетворительно.

Марши обозначил иронический поклон:

— Вы все тот же выдающийся мастер преуменьшений, господин директор.

Он прибыл в институт и обнаружил, что тот почти покинут, осталась только горсточка персонала. Коридоры тихи и пусты, атмосфера запустения ощущается чуть ли не на ощупь. Марши охватило ощущение черного пессимизма, но он надеялся, что встреча со старым другом поднимет настроение. Одного взгляда на Сала хватило, чтобы эти надежды сдохли на месте.

За четыре года, что Марши его не видел, Сал Бофанза постарел на десять. Блестящая эбеновая кожа потеряла блеск, и он, казалось, сморщился и усох в ней. На месте прежней буйной спутанной черной гривы остались редеющие кудри цвета соли с перцем. Тело погрузнело и раздалось, но лицо исхудало, и на нем было решительное и отрешенное выражение капитана тонущего корабля. Увы, для директора Медицинского Института Бергмана это было неприятно точное сравнение.

На лице Сала мелькнула неуверенная улыбка.

— Пытаюсь. Факт тот, что мы уже утонули. Когда впервые появились проблемы и стали доходить вести, что наш первый посев будет и последним, по крайней мере на время, я выходил из себя. Теперь я рад. Иисус умел исцелять и был распят за свои хлопоты. Вас, ребята, еще никто не вздергивал на столб, но меня не удивит, если в конце концов до этого дойдет.

Сал вышел из-за стола и стал расхаживать по кабинету. Марши сидел, развалившись в кресле, и терпеливо ждал. Он знал, что Сал к чему-то клонит. Может быть, к новым плохим вестям.

— Это меня по-настоящему достает, — заговорил Сал с отвращением в голосе. — Руководство системы использует вас, когда у них нет другого выхода, но до того и после того обращается с вами как с париями. Ходят слухи, что стать бергманским хирургом — это поцелуй смерти. Даже если приостановить программу, это не поможет. У нас уже два года нет новых запросов и заявлений.

— Это, наверное, к лучшему. — Видишь, и Марши тоже может преуменьшать. Так, теперь к тому, чего он сильно опасается. — Я слышал, что Сара-Лин Нефф, Джозия Два Дерева и Грейс Накамура покончили жизнь самоубийством. Это правда?

Три из тридцати пяти. Не назовешь положительной тенденцией.

Лицо у Сала обвисло, с него исчезла злость.

— Правда. И Иван Колинский тоже.

Четыре. Марши грустно покачал головой:

— Это были чертовски хорошие доктора.

Иван был неисправимым любителем грубых шуток. Однажды он «одолжил» один из протезов Джозии, когда тот оперировал, и заменил его шоколадкой в фольге. Какое было у Джозии лицо…

Легче было представить себе, что он притворяется мертвым, чем на самом деле мертв. Эти четверо — да и все тридцать пять — были так полны жизни, так излучали энергию и идеализм. Так преданны Клятве Целителя и врачеванию, что рискнули всеми своими надеждами на переднем крае медицины. Да, рискнули — и стали в этом процессе чужими ей.

— Лучшие, — согласился Сал грустным голосом. — Хуже всего смерть Ивана. — Он прикрыл глаза. — Частично это наша вина. Мы его привезли сюда, когда он ввел себе почти смертельную дозу наркотика на станции Кассандра. Пришлось заставить его перестать практиковать. Он стал слишком много ошибаться, чтобы можно было ему доверять.

Бофанза посмотрел на свои руки, будто видел на них кровь Ивана.

— Он ввел себя в транс, отложил протезы и остановил свое сердце. Оставил записку. Там говорилось, что способ, которым он должен был практиковать, убивал его по капле, но без него он ничего не стоит и ему не для чего жить.