Последние узы смерти - Брайан Стейвли Страница 23

Так продолжалось долго: целый город отказывался взглянуть ей в глаза. Зато люди устремлялись за ней, слетались, как птицы на крошки, держались в безопасном отдалении, перешептывались, шипели, чуть слышно спорили, десятками и сотнями отвлекаясь от дневных дел в надежде на празднество или кровопролитие.

«Пусть будет празднество», – молилась про себя Адер.

Не вышло.

К тому времени, как они добрались до дороги Богов и двинулись в сторону тяжеловесного мраморного памятника Анлатуну, от которого улица сворачивала к востоку, слух о ее появлении разлетелся по городу, и следовавшие за ней кучки людей слились в толпу. Из боковых улочек и переулков выливались все новые люди и замирали, неожиданно увидев ее, шарахались назад, умолкали. Каждый выглядел потрясенным, словно до сих пор не верил словам соседа: «Последняя из Малкенианов. Одна в городе. Едет на юг». Но изумление проходило, и толпа обступала ее плотнее.

Когда дорога Богов повернула, сердце у Адер заколотилось о ребра. Она потеряла из вида Лехава и его Сынов. Они никуда не делись, просто сгинули в человеческих волнах – так близко, что услышали бы ее крик, но едва ли сумели бы прийти на помощь. Адер начинала сомневаться в благоразумии своего решения, но сейчас было не время для сомнений. Она вернулась в Аннур. На нее смотрели тысячи глаз. Две тысячи. Пять. Не счесть. Голоса звучали громче – так громко, что она едва улавливала стук подков по широким плитам мостовой. Она с трудом удерживалась, чтобы не вытереть об одежду потные ладони, и смотрела строго перед собой, на далекое Копье Интарры.

«Хорошо хоть не взяла Санлитуна».

От этой мысли ей стало спокойнее. Что бы ни случилось с ней в растущей толпе, сын за сотни миль отсюда, в Эргаде, за крепкими замковыми стенами и под присмотром Ниры.

«Он в безопасности», – напомнила себе Адер.

И тут ударил первый камень.

Он попал ей в бровь – горячая слепящая боль чуть не свалила ее с коня. В этот момент всех сил Адер хватило лишь на то, чтобы держаться прямо. Она ничего не видела за белизной вспышки. В седле ее удержала чистая удача, благосклонность богини или сила воли. Кровь горячо растеклась по щеке. Живот сжался, взбунтовался, она уже думала, что ее вырвет. А когда сумела подавить рвоту, расслышала, что толпа раз за разом повторяет одно и то же страшное слово: «Ти-ран, ти-ран, ти-ран».

Лошадь бы понесла, не натягивай она так крепко поводья. Если толпа решит, что Адер пытается бежать, ее порвут. Хотелось съежиться, свернуться в комок, закрыть руками окровавленное лицо, пока не полетел следующий камень. Но она, сдержав лошадь, выпустила поводья и медленно развела руки, показывая толпе, что беззащитна. Люди на миг притихли, и в этой тишине она заговорила:

– Вы зовете меня тираном. Разве тиран возвращается один и безоружный в ненавидящий его город?

Ее слова были слышны не более чем на десять шагов, но Адер видела, как они подействовали на тех, кто стоял вблизи. Люди растерялись, смутились и, похоже, рады были бы оказаться подальше – подальше от готовой разразиться бури. Но толпа напирала на них сзади, своей тяжестью тесня к Адер.

«Никогда не обращайся к толпе, – послышался ей размеренный голос отца. – Тем более к многотысячной толпе. Говори с одним человеком».

Сквозь дымку боли Адер наугад выхватила тощую немолодую женщину с корзиной на бедре – одну из тысяч любопытствующих аннурцев. Адер перехватила ее взгляд и, опершись на него, как на столб или копейное древко, заговорила снова:

– Мои генералы предлагали мне идти с войском, но я пришла без войска. Мои телохранители хотели окружить меня стальным кольцом – я отказалась. Мои советники уговаривали войти в Аннур переодетой или прокрасться по улицам ночью, пряча глаза и закрыв лицо. – Она еще выше вздернула подбородок (кровь обжигала щеки, в голове билась боль; она боялась, что все же упадет с седла). – Я на это не пошла. И не пойду.

Еще один камень оцарапал ей подбородок. Третий – меньше двух первых, зато острый, как нож, рассек щеку под глазом. Лицо умылось кровью. Кровь капала на рукава, на кожаное седло. Лошадь, учуяв ярость толпы, снова пыталась взбрыкнуть, фыркала, вскидывала голову в поисках выхода.

Бедная скотина не понимала, в ее сумрачном животном сознании не укладывалось, что выхода нет. И никогда не было. Не было с тех пор, как Адер бежала из Рассветного дворца. С тех пор, как ил Торнья зарезал ее отца.

«А теперь они убьют меня, – думала Адер. – Вот где я умру – на улице родного города».

Плотная ненависть толпы колебалась под собственным весом. Еще миг, и эти тела хлынут к ней, затопят узкий проход, по которому она ехала. Полетит еще один камень, и еще, и еще, пока ее наконец не собьют с седла. Лошадь снова фыркнула – еще немного, и забьется в панике. Адер пятками толкнула ее вперед – умирать лучше в движении, чем стоя смирно. Шаг. И другой. К ее удивлению, кольцо вокруг нее не стягивалось.

Она попробовала прочесть, что выражают лица вокруг. На них были гнев, удивление, недоверие: скривленные рты, сощуренные глаза, тычущие в нее пальцы. Кто-то снова выкрикнул: «Тиран», но его не поддержали. Они ее не любили, но пока любопытство заглушало ярость. Это был шанс. За него и ухватилась Адер.

– Я, – выкрикнула она, – пришла исцелить рану на сердце Аннура, исправить вред хотя бы ценой собственной жизни.

– А не потому ли, что тебя погнали с севера ургулы? – с издевкой протянул стоящий в двух шагах мужчина (крупное скособоченное лицо, косматая борода).

Адер встретила его взгляд:

– Мои войска удерживают северный фронт…

Ее оборвали крики боли и паники, рев солдат и грохот копыт. Люди оборачивались в растерянности и страхе, и Адер тоже обернулась, высматривая, откуда этот шум. Ужас обрушился на нее при виде конных – ужас, что Лехав ослушался приказа, что сумел собрать Сынов для отчаянного прорыва сквозь море тел.

Но всадники приближались, и Адер уже видела, что это не Сыны Пламени. Конники врезались в толпу, размахивая дубинками и мечами, но мечи опускались плашмя. И доспехи были не те, что у Сынов, – сплошная сталь без бронзовых накладок, – и для Сынов их было слишком много, три, если не четыре сотни, и они все выливались из боковых улиц, с бранью избивая аннурцев, не разбирая мужчин и женщин.

Ясно было, что они не настроены убивать, но закаленная сталь тяжелого клинка и плоской стороной могла прикончить человека. Адер задохнулась, когда боевой конь, вздыбившись, копытом раздробил голову какой-то женщине. Мужчина рядом пронзительно завопил в горе и ужасе, пытаясь закрыть жену собой, защитить ту, которая уже не нуждалась ни в какой защите. Дубинка ударила его в затылок, и он упал, все еще обнимая женщину, и тяжелые сапоги и беспощадные конские копыта скрыли обоих.

– Стойте! – выкрикнула Адер. – Прекратите!

Рвота подступила к горлу, в ужасе она забыла о боли.

– Перестаньте!

Бесполезно. Толпа, мгновения назад готовая убивать, смешалась, начисто забыв об Адер. Сейчас люди думали только о бегстве. Мужчины и женщины в смятении натыкались на ее коня, цеплялись за ее колени, повисали на стременах и седле, лишь бы выбраться из давки. Кто-то ухватил ее за ногу, с бранью отбросив назад мальчишку лет десяти. Адер дернулась, вырвала ногу и пнула мужчину в лицо. Тот заорал, захлебнулся кровью из носа и упал под ноги другим. Еще не мертвый, но обреченный.