Тень и Коготь - Джин Вулф Страница 23

Думаю, мастер Гюрло намеревался почаще устраивать мне поездки в этот дом, чтобы меня не слишком влекло к Текле. Я же позволил Роху прикарманивать отпускаемые на это деньги и больше ни разу не ездил туда. Боль оказалась такой приятной, а наслаждение таким болезненным, что я боялся перестать понимать себя самого.

К тому же, перед тем как мы с Рохом покинули этот дом, беловолосый человек, встретившись со мною взглядом, извлек из-за пазухи нечто – я вначале решил, что это иконка, но вещица оказалась крошечным флакончиком в форме фаллоса. При этом он улыбнулся, и улыбка его испугала меня – в ней не было ничего, кроме дружелюбия.

Прошли дни, прежде чем из моих мыслей о Текле изгладились впечатления от той фальшивой Теклы, введшей меня в мир анакреонтических развлечений и благ, что дарят друг другу мужчины и женщины. Возможно, это должно было возыметь эффект, как раз обратный тому, которого добивался мастер Гюрло, но нет. Менее всего я был склонен к любви с этой несчастной женщиной, пока в сознании моем свежи были воспоминания о том, как я невозбранно наслаждался ею. В действительности меня влекло (хотя в то время я не понимал этого) не к ее женскому естеству, но к миру древнего знания и привилегий, который она представляла.

Книги, которые я доставил ей, стали моим университетом, а сама она – моим оракулом. Я не из образованных; мастер Палемон научил меня всего лишь читать, писать и считать, преподал скудный набор сведений о физическом мире и, конечно же, все секреты нашего ремесла. И если образованные люди порой ну не то чтобы принимают меня за равного, но хотя бы водить компанию со мной не стесняются – этому я обязан единственно до сей поры живущей в моих мыслях Текле да еще этим четырем томикам.

Не стану пересказывать, что мы читали вместе и о чем беседовали – описание самого краткого разговора займет всю эту недолгую ночь без остатка. Всю зиму, пока на Старом Подворье не стаял снег, я неизменно поднимался из темниц наверх, словно бы пробуждаясь ото сна, и только тут начинал замечать окружающий мир – следы собственных ног позади, свою тень на снегу… Текла очень тосковала в ту зиму, но с удовольствием рассказывала мне о тайнах прошлого, о слухах из высших сфер, о гербах, о героях, умерших тысячи лет назад.

С приходом весны в некрополе расцвели пурпурные и белые лилии. Я принес их ей, и она сказала, что вскоре так же стремительно вырастет и моя борода, и тогда синева моих щек будет гуще, чем у большинства обычных мужчин, а на следующий день попросила за это прощения, так как предсказание ее запоздало. Тепло весны и (по-моему) принесенные мной цветы подняли ей настроение. В беседе о знаках отличия древних семейств она заговорила о своих подругах, об их браках, удачных и неудачных, и как такая-то пожертвовала своим будущим ради разрушенного замка, потому что видела его во сне, а еще одна, с которой они в детстве играли в куклы, сделалась хозяйкой многих тысяч лиг земли.

– Когда-нибудь, Севериан, непременно будет новый Автарх, а может быть, и новая Автархиня. Все может оставаться без перемен очень долго. Но не вечно.

– Я мало осведомлен о придворных делах, шатлена.

– Чем меньше ты знаешь о них, тем лучше для тебя. – Она помолчала, покусывая изящно изогнутую нижнюю губу. – Когда моя мать была в тягостях, она велела слугам отнести ее к Профетическому фонтану, который вещает грядущее, и он предсказал, что я воссяду на трон. Тея всегда завидовала мне из-за этого. Однако Автарх…

– Что?

– Пожалуй, мне лучше не болтать слишком много. Автарх не таков, как другие люди. Что бы я ни говорила порой, на Урд нет человека, который мог бы сравниться с ним.

– Я знаю это.

– И этого для тебя достаточно. Взгляни. – Она подала мне книгу в коричневом переплете. – Здесь говорится: «Фалалей Великий сказал, что демократия – сиречь Народ – желает, чтобы ею управляла сила, превосходящая ее, а Ирьери Мудрый – что простолюдины никогда не позволят кому-либо, отличному от них, занять высокий пост. Невзирая на это, и тот и другой именуются Совершенными».