Всё как у людей - Шамиль Идиатуллин Страница 23

– Может, с хрящами пока поработаем? – деловито спросил Чепет, звучно шелестя упакованными в стерильное инструментами. – Чтобы времени не тратить.

Образец шевельнул губами – беззвучно, но и так понятно, что про часики. Пыхов поежился и попытался вспомнить, как и зачем Никитин уболтал его начитать под запись полторы странички плохо сочетающихся между собой поговорок и цитат. Правильно, когда эталоны команд записывал.

– Может, лучше не вслепую, а с его пояснениями? – сказал Пыхов с форсированной неприязнью, чтобы задавить невесть почему закипающее недовольство собой. Впрочем, чего ж невесть, обычный стокгольмский синдром наизнанку, сочувствие госпоже и господину не Месть, но Испуг в одном флаконе. Невеста была в белом, а невесть – в хирургическом голубеньком, зато сама трогательно белая и беззащитная. Легко поднимающая одной левой стокилограммового Никитина.

Юсупов пробурчал что-то так, чтобы услышали, но не разобрали. Впрочем, тоже не бином – верьте-верьте и так далее.

– Сергей Викторыч, а спросите про Алю, – предложил Пыхов негромко. – Вдруг сам вспомнил. Заодно проверим степень осмысленности и…

– Искренности, – подсказал Юсупов и нарочито ухмыльнулся, показывая, что ни в осмысленность, ни в искренность образца, морочившего им голову три года, верить не собирается.

Никитин, моргнув, кивнул и повернулся к образцу, который на сей раз на имя Али не отреагировал никак.

– Женечка, – сказал Никитин осторожно. – Расскажи нам про Алю.

– Девочка, – ответил образец немедленно тоном, каким говорит человек, утомленный острой зубной болью. – Моя. Она…

Он умудрился двинуть головой при неподвижной вроде шее, громко прошуршав по подстилке то ли шапочкой, то ли волосами, и замер, дыша так, что слышал каждый.

– Данные удалены, – сказал он. – Это мои данные. Они удалены. Зачем?

– Затем, что ты не человек, а прибор, – тем же осторожным тоном напомнил Никитин.

Пыхов такого не ждал, остальные тоже, но Никитину было виднее.

– Женечка, ты не человек, а искусственный организм. Ты помнишь об этом?

– Нет, – сказал образец. – Теперь знаю, но не помню. Режим рефлексии выключен, режим отладки блокирован, в режиме сканирования черн… Ч-ч-ч. Нехватка информации.

Он замер, ровно дыша. Никитин заговорил очень размеренно:

– Никитин, и-ка-эм ноль два двадцать три, допуск ре-соль-желтый, режим отладки. Ты искусственный организм Артем-три. Активный многофункциональный инструмент с обратной связью, главный рабочий ресурс нескольких программ национального масштаба, в настоящее время – программы «Социальный мониторинг». Ты базовая и единственная модель, разработанная Опытным институтом композитных материалов и находящаяся в его собственности и на его балансе.

– Дорогая? – спросил образец невыразительно.

– Очень, – заверил Никитин. – Самая дорогая в истории человечества.

Юсупов хмыкнул. Никитин продолжил, подчеркнуто не обращая на него внимания:

– Менялись кураторы, менялись цели и задачи, менялись смыслы, а ты оставалась и становилась дороже во всех смыслах.

– Кто меня сделал, вы? Когда и из чего?

Никитин ответил, будто наизусть, а может, и вправду наизусть и не впервые:

– Ты венец творения, плод любви, страсти и стараний многих ученых, инженеров и мыслителей.

– Венец – значит, еще были?

Никитин покосился на Овчаренко. Тот внимательно слушал. Никитин сказал:

– Всегда и у всех были предки и предшественники, от амеб до обезьян.

– А у меня от гвоздя до стиралки, – сказал образец.

– Ну почему же, – горячо начал Никитин и осекся.

– А, – сказал образец. – Все-таки я киборг, да? Поэтому вы так вцепились. Скелет и трансмиссия металлокомпозитные, вам не пригодятся, но мышцы и соединительная ткань человеческие. Вы научились их нанизывать на этот вот вертел, а теперь хотите знать, как оно заживает, регенерирует и эволюционирует, чтобы самим научиться.

– А ты бы по-другому себя повел? – спросил вдруг Юсупов.

– То есть я, по вашей мысли, должна была порезать вас на куски и выколотить костный мозг, чтобы понять, как вы устроены, в чем ваше отличие от меня и почему вы за мной гоняетесь, а я за вами нет? Учту, спасибо.

Никитин укоризненно посмотрел на Юсупова, который и сам понял, что встрял зря. Образец, как ни странно, умолкать не собирался:

– Изначально модель военная была, да?

– Почему ты так решила? – осторожно уточнил Никитин, спешно делая в блокноте пометки возникшей в пальцах ручкой. – Вспомнила что-то?

– Смутно, – сказал образец.

А он ведь время тянет, сообразил Пыхов. Вправду боится, похоже, что Чепет возьмется за хрящи, вот и забалтывает момент. Никитин это понял, интересно?

Конечно понял.

– Женя, расскажи про Алю, – велел Никитин. – Для последнего цикла проверки автономности тебя разместили на Точке Одиннадцать. Это обычная городская квартира, ну, почти, в обычном многоквартирном доме. Ты полностью держалась заданных психофизических характеристик, легендированных обстоятельств и поведенческих паттернов, довольно быстро освоилась в новом пространстве, начала выходить в магазин, знакомиться с соседями и заказывать товары на дом и вдруг высадила дикую сумму, выше лимита своей карты, поэтому, очевидно, воспользовалась чужой картой, так и не объяснив, как получила… Ладно, в общем, потратила огромные деньги на безумно дорогое платье для маленькой девочки. Тут и выяснилось, что квартиру с тобой делит неизвестная девочка шести примерно лет. Вернее, как делит – спокойно сидит в углу комнаты и ест пиццу «Четыре сыра». Откуда эта девочка, Женя?

– Может, она всегда там сидела, – предположил образец с искренней вроде растерянностью в голосе.

– На записях видеокамер видно, как ты принимаешь пиццу от курьера, уносишь коробку к пустому стулу в углу комнаты, на миг перекрываешь его, а когда отходишь, коробку на коленях держит девочка, задрапированная в огромную для нее мужскую футболку. Она открывает коробку и начинает есть. Спокойно еще так.