Эта страна - Фигль-Мигль Страница 22

«И в сто первый расскажешь», – привычно отобразилось на лице следователя.

– Почему именно эти?

– Потому что именно с этими я познакомился на конференции. Она, кстати, заканчивается.

– …Они хоть смирные?

– Очень смирные. Один профессор, другой – из писательской организации.

– Проверим… Вы пока не уезжайте.

– То есть как это? Говорю же, сегодня последний день. У меня билет.

– Трудоустраивать больше никого не хотите?

– Сами видите, как у меня получается.

Неподалёку от гостиницы, на той центральной улице, где Саша впервые увидел полковника Татева, а полковник Татев – Марью Петровну, но только если идти не к реке, а в противоположную сторону, находится самое передовое и модное кафе Филькина: современный интерьер, отличный кофе и – о да! – Wi-Fi. В небольшой элегантной вывеске с названием AMOR FATI всё было бы хорошо, но прямо под ней, вертикально вниз, примостилась реклама газированного напитка, так что выходит, что любовь к судьбе и есть кока-кола… также наоборот. Доцент Энгельгардт, которому приятно думать, что он единственный, кто понимает, в чём тут соль, смотрит на сей непреднамеренный коллаж скорее печально, чем с ненавистью: нет, он не боец; и вдобавок подозревает, что сошедшиеся под прямым углом латинская фраза и логотип всемирно известной корпорации высказывают ужасную правду.

Понесла же нелёгкая поесть гречневой каши!

Внутри кафе в дальнем углу вездесущий Олег Татев уткнулся в свой ноутбук, а из ближнего приветливо машет ещё один нехороший московский человек, Виталик Биркин… звучит это совершенно не так, как имя знаменитой актрисы или её сумочек, по-другому звучит… Биркин, специалист по семиотике, когнитивной лингвистике или ещё чему-то такому, мерзкому, гений саморекламы, предприниматель и эксперт (с упорным ударением на первом слоге), шематон, любящий щегольски сказать что-нибудь вроде «double merde» и «низкосрачка», прощелыга, не перечитывавший школьный корпус классиков со школьной скамьи, рачительный отец детей и безалаберный – культурных начинаний, попрыгун, непонятно каким шальным ветром занесённый в Филькин вместо Амстердама… Скажи уж сразу, что завидуешь.

– Доброе утро.

– О! Здравствуйте, Виталик.

– Какая необычная в провинции жизнь, – сказал этот гад, проследив, чтобы Саша не сбежал и уселся рядом. – Сперва думаешь, что никакой жизни нет вовсе, так, тление какое-то, болотное колыхание… Потом приглядишься: ноль комфортной городской среды, экологическая катастрофа на каждой помойке – а люди есть, и люди, и устремления. Хотя и прожили всю жизнь в стране рабов. С ощущением, что от них ничего не зависит и жить достойно им никогда не дадут.

– Да, – сказал Саша, – да. («Пошёл ты на хер со своей жизнью».)

– Вы домой как, через Москву? У меня завтра презентация —

– А я не еду. У меня в этом семестре всё равно окно. Поживу здесь… Меня попросили.

– О чём?

– Местная администрация вписалась в большой культурный проект. Буду курировать.

– Хорошо заплатят?

– Да. Это заказ РЖД.

Никогда раньше у него не получалось вдохновенно врать, и вдруг оказалось, что это совсем не сложно. Глаза Биркина искренне загорелись интересом, злобой и завистью.

– РЖД? Но вы-то тут при чём?

– Под руку подвернулся.

– …Ладно… как хотите… А я рад, что возвращаюсь, хватит с меня этой многообещающей грязи. Зачем ездил? Кого спасал? Сидел бы сейчас на терраске, ел рогалики с кунжутом.

– А с этими булочками что не так?

Биркин шутовски развёл руками.

– По этим булочкам сразу видно, что ничего здесь не происходит.

– То есть как это не происходит?

– Ой, я вас умоляю. Тракторист банщику под забором накостылял.

Тракторист? банщику? Почти с ужасом Саша понял, что Биркин, который только что увлечённо болтал про потенциал провинциальной жизни, не удосужился узнать местные новости; для Биркина и его друзей новостей в России вообще нет, пока те не попадут в московские блоги. Зато в Сашиной выдумке он не усомнился и с лёту её проанализировал. Дети в таких случаях незамысловато говорят: «Давай дружить». Взрослые припоминают, что у них есть ненужного для обмена.

– Знаете что, я вам оставлю свои местные контакты. Так и не успел ни с кем встретиться – одно, другое. Устаёшь от публичности.

– Понимаю.

– Ну вот… Журналисты местные, музейщики… Вот этот – краевед… А этот как затесался?.. Славные люди, с поправкой на уездность. Поговорите с ними. Вдруг пригодятся.

«Не могу. Не хочу. Не буду».

– Хорошо.

Саша не станет этим интересоваться – а поинтересуйся он, так обнаружил бы, что большинство русских художников, в его сознании безвыездно приписанных к Петербургской академии художеств, родились не прямо перед сфинксами: Верещагин – в Череповце, Шишкин – в Елабуге, Петров-Водкин – в Хвалынске, Кустодиев – в Астрахани, Нестеров – в Уфе, Врубель – в Омске, Перов – в Тобольске, Суриков – в Красноярске. Иван Николаевич Крамской вот родился в Острогожске. (Нотабене. Острогожск Воронежской области – город с 1765 года, основан в 1652-м как острог и военная крепость, население на данный момент – 33 029 человек. Имеются краеведческий музей, дом-музей И. Н. Крамского и картинная галерея имени Крамского.)

Многим будет неприятно это узнать, но огромное количество провинциальных музеев имеют датой основания 1918, 1919 и последующие годы. В основу их собраний легли коллекции и архивы из дворянских усадеб, материалы императорской Археологической комиссии, фонды фотографий. Сами усадьбы, да, сгорели – некоторые ещё в 1905 году, если на то пошло, и депутат Первой Государственной Думы кадет М. Я. Герценштейн публично называл это «иллюминациями».

Филькинскому краеведческому музею повезло трижды: в Гражданскую, когда власти сменяли друг друга слишком быстро, чтобы успеть заинтересоваться двадцатитысячной коллекцией фотографа Рутлева и парой предположительно петровских кресел; в Великую Отечественную, когда немцы не дошли до города каких-то пятьдесят километров; и в 1993-м, когда директор музея, тоже Рутлев, осмот рел с фонариком своё хозяйство, сделал подсчёты и вынес хлеб-соль молодой российской демократии.

Музей остался на плаву.

Фонды и счета за ЖКХ приведены в порядок, а здание музея регулярно латают – вот и сейчас на светло-красном кирпичном фасаде со множеством завитушек приветно горит новенькая жесть водопроводных труб. (Здание музея: двухэтажный длинный особняк выстроен по указаниям просвещённого купца в русском стиле – была такая разновидность модерна, – и это модерн с сильным уездным акцентом. А русский стиль всеотзывчивость архитектора уплотнила и чем-то мавританским в узорах кирпичных полуколонн, и чем-то слабо готическим в узких окнах эркеров, и даже – чего только не бывает – предтечей конструктивизма глядят дворовые флигельки.)