Метро 2033. Летящий вдаль - Виктор Лебедев Страница 22

В общине атоммашевцев

Миша по-прежнему не разговаривает с Даниловым, не идет ни на какой контакт, а просто игнорирует любые попытки Ивана поговорить с ним. Парень много времени проводит со стариком, изготавливающим амулеты, они о чем-то подолгу беседуют в дальнем углу бомбоубежища. Ивану же просто некогда уделять время сыну – работа по восстановлению дирижабля кипит, и он вместе с механиками целыми сутками пропадает в одном из цехов. Может, оно и к лучшему – за это время Миша немного успокоится, свыкнется с мыслью о живом отце и, кто знает, может, пересмотрит немного свое отношение к нему.

С утра Степаненко, как бы случайно проходя мимо нашей комнаты, заглядывает в нее. Плюхнувшись рядом со мной на матрас, он внимательно глядит на меня (при этом его усы смешно топорщатся), поглаживает свою лысину и спрашивает:

– Ямаха, каковы твои дальнейшие планы?

Непохоже, чтобы глава общины просто так зашел потрепаться. Я раскусил этого человека еще при первой встрече – просто так он ничего не делает, только если выгодно для него или его людей. Поэтому отвечаю:

– Есть у меня одно задание, которое нужно завершить. Не люблю невыполненных поручений. Но сейчас по определенным причинам из города выбраться не удается. А что?

– Да так, – Степаненко пытается пригладить торчащие усы, от чего они начинают топорщиться еще сильнее. – Ты хороший человек, надежный. Мы бы хотели, чтобы ты оставался у нас. Такие боевые единицы нам нужны, что уж греха таить.

– Не могу ничего обещать. Ты мне лучше другое скажи, Григорий Викторович…

Вижу, как Степаненко напрягается. Он очень не хочет слышать сейчас неудобные вопросы, но я не из тех, кто будет молчать. Подозреваю, что глава общины заглянул за тем, чтобы попытаться меня лучше узнать и понять. Я для него – загадка.

Я продолжаю:

– Скажи честно, зачем тебе дирижабль? И зачем тебе старый город?

Григорий Викторович тяжело вздыхает:

– Ты не поймешь. Наказать мне их надо. Из-за них столько людей потерял.

– И еще потеряешь, – перебиваю я. – Дирижабль не такая незаметная штука. Ну, закинешь группу с десяток человек, потом за новой возвращаться надо. Не надоело воевать?

– Ты ничего не понимаешь! – рявкает Степаненко. – Мертвые требуют мести, а живым нужны продовольственные базы. Эти, из старого города, очень неохотно делятся с нами продуктами, да и то заколачивают цены выше любого здравого смысла в несколько раз. Таких гнид и предателей давить надо!

– То есть, ты у нас борец за справедливость?

– То есть, пока Данилов не переправит несколько групп на ту сторону залива и не поможет нам еще кое-чем, он не получит обратно свой дирижабль. Баш на баш, как говорится.

– Чем он должен еще тебе помочь?

– Уж извини, но это я обговорю лично с ним.

Григорий Викторович поднимается, давая понять, что разговор окончен.

В дверях на мгновение задерживается и бросает через плечо:

– Ямаха, лучше нам быть на одной стороне.

* * *

В обед я решаю немного развеяться и напрашиваюсь прогуляться по территории – совершить обход вместе с другими бойцами. Медленно бреду в компании троих подтянутых молодчиков, обходя лужи. После недавнего дождя земля еще сырая, ноги иногда оскальзываются.

Один из троицы, самый словоохотливый, Рудик, как кличут его остальные охранники, или иногда снисходят до уважительного – Рудимент, спрашивает меня:

– Ямаха, тут слухи ходят, что ты Кошмара прикончил. Это так?

– Так, – не сразу отвечаю я.

Рудик ждет какое-то время, что я расскажу еще что-то об этом случае, но я храню молчание.

– Эта тварь немало наших затрепала, да и меня самого покоцала немного, – охранник демонстрирует длинные рубцы на левом предплечье. – Хорошо, что успел запрыгнуть в заброшенную канализацию на окраине промзоны. Вообще, Кошмар обычно дальше окраины леса не ходил, но тут, видимо, сильно голоден был, вот и погнался за мной. Я никогда в своей жизни так быстро еще не бегал, – смеется он, демонстрируя желтые зубы.

Если болтуна понесет, то его уже не остановить. Так и с Рудиком – темы меняются с поразительной быстротой, слова так и льются, практически как недавний дождь мне на голову. Но я не перебиваю его – даже в такой сумбурной болтовне можно почерпнуть полезную для себя информацию. «Язык мой – враг мой». Товарищи поглядывают на Рудимента с некоторым неодобрением, а он, знай, заливает:

– Корпус номер два-то плесень пожрала. Это там, где до войны производили газовые турбины. Причем враз пожрала, за пару суток. Мы ее и выжигать пробовали, и отскабливать со стен, и чем-то химическим выводить – ни в какую.

– А в остальных корпусах что?

– Шестой заброшен давно, от пятого ничего не осталось еще при прежней жизни, первый и третий мы активно используем. А вот в четвертом, – Рудик делает театральную паузу, – жуть творится. Туда лучше не соваться.

– Что за жуть? – я невольно попадаюсь на удочку охранника.

– Погрузчик там.

– Это что еще? – я, разумеется, знаю, что такое погрузчик. Обычный транспорт для погрузки или разгрузки на складе. Но чую, что Рудик говорит о чем-то другом.

– Монстр там завелся. Все время что-то громоздит, перетаскивает, перестраивает, вот и прозвали мы его Погрузчиком. А силища у него – будь здоров. Как спичку тебя переломит. И ментал к тому же, так что туда лучше не ходи, себе дороже будет. Заперли мы его снаружи, все основные ворота замуровали, а в узкие лазы он не протиснется. Но повторюсь, задумаешь на экскурсию туда сгонять, лучше сто раз подумай. Чем меньше будешь любопытничать, тем дольше проживешь!

– Да сдался мне ваш Погрузчик, – хмыкаю я в ответ.

– Семен сказал, что с вышки видел на горизонте степных, – меняет разговор Рудик, обращаясь уже к своему товарищу, до сих пор молчавшему Типу, все лицо которого испещрено мелкими шрамами.

– Давно не показывались, – отзывается тот, ероша свои редкие волосы. Потом поправляет «намордник», и я вижу, что на руке его не хватает двух пальцев.

– Видать, замышляют что-то. Силы подкопили, теперь прощупывают почву, – продолжает он. Мужчина не представился мне при встрече, поэтому про себя я окрестил его Меченым. Было в нем что-то неприятное, и дело вовсе не в шрамах или отсутствии пальцев. Этот взгляд, недобрый, бегающий – он никак не мог быть честным и открытым.