Под кожей - Мишель Фейбер Страница 22

Иссерли нахмурилась, пытаясь вспомнить то, что читала о нем. Она знала, что рак каким-то образом связан с выходом из-под контроля процесса воспроизведения клеток… с разрастанием мутантов. Означает ли это, что в груди ее пассажира с трудом умещаются аномально огромные легкие? Ей не хотелось создавать сложности для работающих на ферме людей.

А с другой стороны, ну большие легкие, даже слишком большие, ну и что? Никто на них и внимания-то не обратит.

Но еще с одной стороны, как-то неудобно привозить на ферму водселя, зная, что он болен. Не то чтобы кто-то когда-то объяснял ей в подробностях, чем это нехорошо, однако… существует же такая вещь как внутреннее нравственное чувство.

Лесоруб бормотал во сне, с вялых губ его срывалось что-то вроде «ч-ш-ш, ч-ш-ш, ч-ш-ш», словно он животное успокаивал.

Иссерли взглянула на панельные часы. Прошло больше пяти минут, намного больше. Она глубоко вздохнула, откинулась на сиденье и сосредоточилась на дороге.

Час примерно спустя машина обогнула Тейн и выехала на развязку Дорнохского моста. Поразительно, погода здесь настолько отличалось от встреченной Иссерли в начале дня на Кессокском мосту, что ей казалось, будто она попала на другую планету. В черной как смоль темноте сияли неоновые полоски подпорной стены, и сама развязка призрачно светилась в безветренной, лишенной автомобилей тиши. Иссерли въехала на круто уходящую вверх спираль, бросила взгляд на лесоруба: не разбудил ли его яркий свет. Он даже не шелохнулся.

Неторопливо кружа высоко над землей, машина Иссерли описала большую дугу в казавшемся нереальным бетонном лабиринте. Строение это отличалось такой уродливостью, что его можно было принять за внутреннюю часть Новых Плантаций, мешало лишь открытое небо над головой. Иссерли повернула, чтобы не пересечь Дорнох-Ферт, налево и начала отлого спускаться в лиственную мглу. Включенные на полную фары машины вырвали из темноты бок притулившегося внизу «Зала Царства Свидетелей Иеговы», а затем проложили себе дорогу через Тарлоджский лес.

Удивительно, но тут-то лесоруб и заерзал во сне: безжалостный свет развязки никак на него не подействовал, а вот обступивший узкую дорогу лес он, несмотря на темноту, почувствовал.

«Ч-ш-ш, ч-ш-ш, ч-ш-ш», — устало заворковал он. Иссерли, наклонившись вперед, вглядывалась в почти подземную черноту. Ей было хорошо. Лесное подземелье оставалось, в конце концов, всего лишь иллюзией, не грозившей ей тошной клаустрофобией Новых Плантаций. Она знала, что преграда, которая не пропускает сюда льющийся сверху свет, образована не более чем невесомым пологом ветвей, за коим раскинулась утешительная вечность небес.

Еще несколько минут, и машина выехала из леса на пастбища, за которыми стоял Эддертон. Первым, что поприветствовало Иссерли в этой крошечной деревушке, была убогая стоянка жилых фургонов. Уличные фонари освещали здание давно упраздненной почтовой конторы и крытую соломой автобусную остановку. Все вокруг словно вымерло.

Иссерли щелкнула рычажком индикатора, хотя ни одной машины вокруг видно не было, и остановилась, выбрав для этого место, освещенное ярче всех прочих.

Сильными пальцами она легонько ткнула лесоруба в бок и сказала:

— Приехали.

Он дернулся и проснулся, глаза у него были дикими — как у человека, боящегося, что ему вот-вот заедут по голове каким-то тупым предметом.

— Ку-ку-куда? — тревожно спросил он.

— В Эддертон, — ответила Иссерли. — Вы же в него хотели попасть.

Он поморгал, изо всех сил стараясь поверить ей, затем, прищурясь, вгляделся вперед сквозь ветровое стекло и в сторону — сквозь пассажирское.

— Да что вы? — подивился он, начиная понемногу ориентироваться в наружном оазисе хорошо знакомой ему безжизненности. Ясно было, что ему пришлось признать: никакое другое место на это быть похожим не может.

— Черт, это ж… а я и не… — прохрипел он, улыбаясь смущенно, испуганно и самодовольно. — Видать, заснул, а?

— Похоже на то, — согласилась Иссерли.

Лесоруб поморгал снова, потом напрягся, нервно вгляделся сквозь ветровое стекло в пустынную улицу.

— Надеюсь, моя девочка дома сидит, — гримасничая, сказал он. — И вас не увидит.

Он посмотрел на Иссерли, наморщил лоб, словно сообразив, что такие слова могут ее обидеть.

— Я это насчет того, — добавил он, возясь с запором ремня безопасности, — что она страх какая горячая. Как говорится… ревнючая. Ага: ревнючая.

Уже выбравшись из машины, лесоруб замялся, не захлопывая дверь, в поисках правильных прощальных слов.

— А вы, — он вздохнул — глубоко, с дрожью — и лицо его снова расплылось в улыбке, — красавица.

Иссерли улыбнулась в ответ, на нее внезапно навалилась страшная усталость.

— Ну, пока, — сказала она.

Иссерли сидела в машине, стоявшей с выключенным двигателем в лужице света у крытой соломой автобусной станции деревушки Эддертон. Чем бы ни было то, что могло дать ей силы, необходимые, чтобы уехать отсюда, оно ее как раз сейчас и покинуло.

Ожидая его возвращения, Иссерли уложила руки на руль, а подбородок на руки. Подбородок-то у нее, строго говоря, отсутствовал, а то немногое, что его заменяло, представляло собой результат немалых страданий и изобретательности хирурга. И способность упереться им во что-нибудь была малым триумфом или, может быть, унижением. Иссерли так и не удалось решить, чем именно.

В конце концов, она сняла очки. Риск, конечно, глупый, даже в такой сонной деревушке, однако ощущение, создававшееся слезами, которые скапливались под пластмассовой оправой и просачивались из-под нее на щеки, стало непереносимым. Она плакала и плакала, тихо причитая на родном языке и не отрывая глаз от улицы — вдруг какой-нибудь водсель вылезет из дома. Но ничего такого не случилось, а время проходить упрямо отказывалось.

Иссерли взглянула в зеркальце заднего вида, чуть изменила наклон головы, добившись того, что зеркальце стало отражать только ее мшисто-зеленые глаза и челку на лбу. Этот маленький, скудно освещенный иверень ее лица был единственной его частью, на которую Иссерли могла ныне смотреть, не испытывая ненависти к себе, единственной нетронутой частью. Окошком в ее былое душевное здравие. И за прошедшие годы она множество раз сидела вот так в машине, глядя в это окошко.

На горизонте тускло засветились две фары, Иссерли вернула очки на место. Ко времени, когда та машина добралась до Эддертона, а время это оказалось немалым, Иссерли уже успела взять себя в руки.

Машина, сливового цвета «мерседес» с тонированными стеклами, проезжая по деревне, помигала Иссерли фарами. То был дружеский жест, ничего не имевший общего с предостережением или правилами движения, просто одна машина поприветствовала другую, почти не различая в темноте ни очертаний ее, ни окраски и уж определенно не ведая, кто в ней сидит.

Иссерли включила двигатель, развернулась и поехала вслед за неизвестным доброжелателем прочь из Эддертона, к лесу.