Ошибка "2012". Новая игра - Феликс Разумовский Страница 22

От таких тысячных криков волнуется море, в горах сходят лавины, а земля содрогается и идёт трещинами, готовыми наконец-то принять семена жизни.

— И вам хвала, победители! — напрягая голос, отозвался Песцов. Поднялся по ступеням и уселся на ковре, подвернув усталые ноги. — Слава!

В душе постепенно просыпалась и росла гордость. Осознание собственного — что уж там — величия. Это ведь он, а не кто-нибудь другой собрал дружественные племена в единый Союз. Покончил с распрями и усобицей и — ох, дорогой ценой! — заманил рептов сюда, в пустыню, невыгодную им для сражения. В проклятое, обожжённое место, где законы Универсума отказывались работать и где всё решала лишь сталь — да ещё человеческая решимость и мужество пополам с бешеной ненавистью к поработителям. К угнетателям, растлителям, смертельным врагам всего живого на земле. К тем, чьё ненавистное имя в языке далёких потомков породит слово «рептилия» синонимом ему даже тысячелетия спустя будет «гадина»…

— Эй, асурская собака! Шакалий хвост сидеть не мешает? — прозвучал неожиданный голос. Язвительный и громкий, на пределе связок. — Не будь я связан, ты сразу поджал бы его! Ты — и вся твоя вонючая стая, все твои брехливые псы!

Песцов повёл глазами на пленных, выцелил кричавшего и увидел, что тот принадлежал к самой худшей разновидности рептов. К высшей из их каст. Он был плечистый, огромного роста, и на голом животе был начертан фиолетовый крест в белом круге — знак рептояров. Он ждал ответа.

Песцов знал, каким должен был быть идеальный ответ. Надо презрительно усмехнуться и брезгливо, даже не поворачивая головы, приказать: а ну-ка, вырвать этому язык! Да засунуть в глотку! Поглубже!..

И вся недолга.

Но не за горами выборы в Совет Старейшин, и как бы не начали вспоминать, что главный герой сражения, победоносный полководец на самом деле полукровка, отверженный, потомственный мутант. Значит, надо устроить, чтобы никому не пришло даже в голову заикнуться об этом. Ни жрецам-истребителям, ни десятитысячникам, ни доблестным вождям союзных племён. И Песцов поднялся на ноги.

— Развяжите его, — велел он спокойно. Расстегнул тяжёлый ремень и потянул через голову кольчугу. — Дайте ему меч. Увидим, кто в самом деле хвост подожмёт.

Он был по-настоящему спокоен. Им двигал не истеричный порыв и не ощущение собственного всесилия, цена которому грош. На самом деле Песцов всё рассчитал до мелочей. Во-первых, рептояры в здравом сознании в плен не сдаются. Значит, этот крикун в бою уже получил, и очень не слабо. Во-вторых, он связан магическим узлом, то есть руки его утратили гибкость и силу. Ну а в-третьих… Как называли Песцова враги в бытность его ратником Правого Крыла? Те, что умирали не сразу, а успевали ещё сказать словечко-другое?.. Шестируким Дьяволом. Видят Боги, было за что…

Репта между тем развязали, дали ему меч «на полторы руки» и медленно, не снимая с шеи колодки, подвели к Песцову. Тот уже стоял на площадке, обнажив свой клинок и оценивающе глядя на репта.

Тут надо сказать, что видеть захватчиков в истинных обличьях способны были только жрецы-истребители. Песцов, как все прочие смертные, видел лишь тело молодого асура, в которое вселился рептояр. Мощное, широкоплечее, сплетённое из бугристых мышц, способное и к бою, и к землепашеству, и ко всякому доброму труду…

«Ах же ты, гадина…» Почувствовав, что свирепеет, Песцов глубоко вздохнул и сделал знак, чтобы у репта сняли с шеи колодку.

— Мало тебе одного поражения? Ползи сюда, гнида…

Репт начал — а чего ещё ждать — с подлости. Дёрнулась нога, шаркнула подошва, и в глаза Песцову полетела жжёная земля. А следом, почти без задержки, — остриё увесистого меча, способное проходить сквозь кости черепа, как иголка сквозь натянутую холстину.

Только Песцов оказался настороже. Мгновенно обезопасил лицо, ушёл с линии атаки и, минуя вражий клинок, своим как следует пометил ренту левую руку. Крик, кровь… Поди теперь размахнись как следует тяжёлым длинным мечом!

— Это тебе, гнида, за отца, — страшно улыбнулся Песцов. Играючи отбил новый отчаянный выпад и — справа налево, оседая на ногах, опустил со свистом свой меч. — А это за мать…

Удар пришёлся не в шею, не на ключицу — рептояру досталось с потягом по левому плечу. Снова крик, кровь рекой и отрубленная рука, упавшая в истоптанный прах. Живучего репта не спешила покидать тяга к жизни, он ещё махал мечом — исступлённо и без толку. Песцов не спешил его добивать. Пусть помается, пусть как следует ощутит близость грядущей смерти.

За отца, съеденного живьём. За мать, вкопанную в землю. За молодую жену, насаженную на копьё вместе с так и не родившимся первенцем.

Убить бы тебя ещё тысячу раз…

— Держи ещё, гад. — Песцов легко увернулся, поднырнул под меч и с бешеной силой, разворачиваясь всем телом, приласкал супостата по ноге — калёным лезвием под колено. Хрустнули кости, распались сухожилия… Жутко скалясь, репт на мгновение застыл, орошая землю кровью и удерживаясь, кажется, силой собственного крика. Потом судорожно выгнулся, дёрнул подбородком, как будто хотел опереться на клинок, и упал на спину. Вскрикнул, перевернулся на бок, утробно взревел и притих. Страшный, наполовину четвертованный. Плавающий в крови. Но ещё живой. Пока…

— Это тебе не девок портить, гад, — брезгливо сплюнул Песцов. И, вытащив священный нож — Клинок Последнего Вздоха, — принялся медленно рассекать рептояру горло. — Ну вот, ещё один грех с души…

Под руками билось липкое и горячее, а человеческие зрачки репта постепенно становились вертикальными, змеиными. Наконец Песцов довершил дело и с диким криком:

— Это тебе, дрянь, за всех наших асуров! — одним прыжком вскочил обратно на возвышение, торжествующе взмахнул ножом и мечом…

И вынырнул из сновидения.

— Песцов, ну что ты блажишь, — пробормотала Бьянка и судорожно зевнула. — И так башка как котёл, а ты ещё тут со своими асурами. — Что характерно, странные персонажи песцовского сна её ничуть не смутили. — Ох, ведь предупреждали меня — не пей со скифами, ох, не пей… [65]

Скоро оказалось, что водка с коньяком и вином не ей одной отозвалась скорбью. На кухне было хоть и многолюдно, но не особенно радостно. Мгиви, Приблуда и мрачный Фраерман являли живую картину «после вчерашнего». Они дружно тянули из кружек крепкий чай, но Бьянка, вероятно, подтвердила бы, что Сократ над чашей с ядом цикуты выглядел гораздо бодрей. Наливайко, чуть менее зелёный, жевал бутерброд. Одному Краеву всё было, кажется, нипочём. Он сидел нога на ногу и весело принюхивался к запахам из котла, над которым колдовала Варенцова. Что до самой Оксаны, её предками, без сомнения, были те самые скифы.