Зверь в каждом из нас - Владимир Васильев Страница 22

– В общем, собирай, наверное, манатки и дуй к нам. И учти: я тебе неофициально звоню, так сказать по дружбе.

– Интересно, – пробурчал Коршунович, – чем это я сподобился, господин новоиспеченный генерал?

– Не рычи, – парировал Золотых. – Мне намекнули тут – опять же сверху – что России нужно всецело содействовать в первую очередь. Я и содействую. И, кстати, не расслабляйся, сейчас твоей группе официальные директивы пойдут, из Москвы. Косяком. Жирным таким косяком, причем одна другой страшнее и путанее. Я тебе просто время экономлю – собирайся прямо сейчас.

– Понял, – вздохнул Коршунович. – Спасибо, Семеныч… Точные координаты конечного пункта не забудь сообщить.

– Уж не забуду, – пообещал Золотых. – В плане, так сказать, всецелого содействия в первую очередь…

Коршунович медленно отнял трубку от уха.

– Что там? – с тревогой осведомился Лутченко – первый помощник и правая рука.

– А ничего особенного. Советуют собираться и двигать к границам Туркмении.

– А ведь мы уже и так собираемся! – хмыкнул Лутченко.

– Ну, – Коршунович поскреб небритую щеку, – у вас не самый глупый начальник в бюро, не находишь?

Лутченко ухмыльнулся.

– Ладно, Виталик, – Коршунович нетерпеливо повел рукой. – Давай, шевелись. Оборудование бросай, пусть Сурнин пользуется. Махолет вызвал?

– Наш? Или сибирский?

– Какой наш, он весь день пилить сюда будет. Сибирский, из Алзамая.

– Вызываю…

– И Шпаковского банду пни. Они в теплушках, поди, прохлаждаются.

– Заметано, Палыч. Уже бегу.

Лутченко сделал повелительный жест Шабанееву, неосознанно повторяя недавнее движение шефа, и опрометью помчался к оперативной теплушке.

* * *

На юге были пески и туркменская граница. На севере – рукав мутной Амударьи. На западе – Хива. На востоке – Хазарасп.

Золотых отнял от глаз местного выроста бинокль (дающий, к слову говоря, весьма приличную картинку) и невольно окинул взглядом еще пару дней назад совершенно девственный клочок каракумской пустыни.

Его было не узнать. Там и сям возвышались над песками буро-рыжие маскировочные тенты. Под наспех сооруженными грибами прятались от солнца незадействованные в данную минуту селектоиды. Чуть поодаль выпадала из череды барханов ровная посадочная площадка с десятком махолетов по краешку. При необходимости сюда мог сесть и небольшой самолет-транспортник. Врытые в песок мачты поддерживали полуметровые чаши антенн-излучателей стратосферной связи.

«А ведь еще день-два, – подумал Золотых, – и нечто подобное будет наблюдаться по всему периметру туркменской границы.»

Генералу Золотых очень хотелось в это верить.

– Господин генерал! – обратился к Золотых новичок-связист. – Борт с русскими на подлете. С русскими и балтийцами, борт наш, сибирский. Их под Алзамаем подобрали.

– Пусть садятся, – сказал Золотых и потер раскрасневшиеся от бессонницы глаза.

«Что за жизнь, – подумал он с легким раздражением. – Не было дел, не спал в ожидании новостей. Навалились новости – не сплю, потому что некогда. Только в любом случае – один черт не сплю. Как же жить дальше-то?»

Не хватало еще закемарить прямо здесь, на пороге импровизированного штаба.

Минут через пять послышался нарастающий гул самолета – Золотых всегда удивляло: чему там гудеть? Не механизм ведь, не железка. Селектоид, квазиживой организм. Все равно гудит. От скорости, что ли? Трение о воздух, то-се…

Как ни странно, но Золотых действительно не знал почему гудят самолеты. Наземные экипажи – те передвигаются почти бесшумно. Если здоровы и вдоволь накормлены, естественно.

Вскоре в небе без всякого бинокля можно было разглядеть темную точку приближающегося борта. Он дотянул до условного посадочного коридора, сделал контрольный круг над полосой, зарулил на посадку и начал снижаться.

Золотых вдруг осознал, что последние дни ему очень не хватало присутствия Вениамина Коршуновича, коллеги-россиянина. Работать рядом с ним было удивительно легко и комфортно, даже несмотря на то, что каждый работал на свою страну, а следовательно – кое-что придерживал в секрете. В рукаве. Но даже в условиях подобной неполной откровенности Золотых мог со спокойным сердцем взвалить некоторую часть дел на Коршуновича и его группу. Балтийцам, европейцам – этим Золотых не доверял. Не говоря уж о сотрудниках туранских или японокитайских служб. А россиянам – легко. Может быть потому, что сибиряки – те же русские? Потому, что Россия и Сибирь разделены весьма условной границей? Несмотря на некоторое охлаждение отношений при Самойлове, бывшем президенте России, обе страны очень быстро вернулись к безвизовому режиму и практически открытой границе. Чуть ли не у каждого сибиряка есть родственники в России, а у русского – в Сибири. Слишком уж велика территория для одной страны – наверное поэтому Сибирь в свое время и отделилась от России. Как известно, чем дальше от столицы – тем больше беспорядка, тем обильнее коррупция и взяточничество среди чиновников. Вот и пришлось провести по Уралу границу, и объявить второй столицей Красноярск. И однажды утром около ста миллионов вчерашних россиян вдруг обнаружили, что отныне они граждане Сибири…

Самолет сел. Генерал Золотых очнулся от раздумий, снял с шеи ремешок бинокля, пристроил уже успевший задремать селектоид на раскладном столе и направился к летному полю.

Коршуновича он хотел встретить лично.

* * *

С реабилитации Генриха отозвали рано утром в понедельник. Генрих, естественно, еще спал, ибо кто осмелится нарушать распорядок на реабилитации? Директор медцентра, кряжистый боксер, слегка обрюзгший в последние годы, но отнюдь не потерявший непреклонности, живо построил бы нарушителя, как выражались в медцентре, «на подоконнике» и выразил ему укоризну. А что такое укоризна старика-Вермайера Генрих не хотел даже вспоминать.

В общем, Генрих спал. Крепко, без сновидений, и намеревался проспать еще часа три-четыре, вплоть до официального подъема.

Не просыпаясь, он зафиксировал чьи-то тихие шаги в коридоре. Если бы этот кто-то прошел мимо, Генрих, скорее всего, и не вспомнил бы потом, что ночью у его палаты кто-то шастал. Но неизвестный остановился перед дверью, и Генрих проснулся. Открыл глаза, шевельнул ушами и уже приготовился было сесть на кровати…

В дверь постучали. Неизвестный не таился. Он пришел совершенно открыто и не собирался торчать перед дверью попусту или что-либо вынюхивать.

Генрих нащупал босыми ступнями казенные тапочки у кровати, включил неохотно оживший светильник, и подошел к двери.

– Кто там? – зачем-то спросил он.

Дверь была не заперта, такие уж порядки в реабилитационном медцентре европейской разведки. Врачи и психотехники должны иметь неограниченный доступ к пациентам…