Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина Страница 22

– Так ведь мы почти тем же и занимались, государь, – Ушаков почесал висок. – За иноземцами тоже присматривали, правда, чтобы тайно… Это… Это языкам надо быть обученными и… Это надо обдумать. – Он осекся и посмотрел на меня прямо, не мигая. – А в каком качестве ты меня видишь при Тайной канцелярии, государь?

– В том же, что и раньше, – я вздохнул и снова провел рукой по странице. – Негоже такими талантами разбрасываться. Да и кроме тебя, кто знает службу эту лучше? Как думаешь, не ошибся я в выборе? Или потомкам память обо мне останется как о плохом государе, которого даже Тайная канцелярия, оплот любого трона, ни во что не ставила?

– Думаю, вам нужно рискнуть, государь, – Ушаков смотрел на меня с такой надеждой, что ему снова позволят любимым делом заниматься, что мне даже стало слегка не по себе.

– Хорошо, я рискну. А пока думать будешь, как мою задумку получше выполнить, вот тебе задание на первое расследование. Дело плевое, но лучше в нем все-таки разобраться.

– О каком деле идет речь, государь?

– Тут намедни несчастный случай произошел со мной. Взаправду несчастный, лично я ничего криминального ни с одной стороны не нахожу. Всякое в жизни может случиться. Но привело сие недоразумение к дуэли между двумя славными офицерами. И в ходе этой дуэли много они лишнего друг про друга наговорили. Офицеры эти лишены оружия и ждут, когда их рассудит кто-то опытный в этих делах.

– Хм, – Ушаков потер подбородок. – Могу я узнать имена этих офицеров?

– Репнин-Оболенский и Трубецкой, – охотно ответил я.

– И что же за неприятность произошла с тобой, государь?

– А вот это выяснишь сам, Андрей Иванович. Надо же мне увидеть, насколько ты хорош в своем деле.

Он задумался. Думал Ушаков красиво, я даже залюбовался. Но он быстро стряхнул с себя напускную задумчивость и снова поднял взгляд на меня.

– Дозволено мне приступать, государь Петр Алексеевич, к исполнению твоего веления?

– Приступай. Результат доложишь мне лично. Заодно про свои задумки насчет Тайной канцелярии расскажешь.

Ушаков вышел из кабинета довольно окрыленный. Я посмотрел на свои руки, они слегка подрагивали. Правильно ли я поступил? Я не знаю. Поживем, как говорится…

– Государь Петр Алексеевич, к тебе посланник гишпанский, – Митька снова не вошел как следует, а просунул голову в щель приоткрытой двери.

– Сколько тебе раз еще надо сказать, чтобы ты запомнил: когда что-то говоришь, заходишь, а не кричишь из-под двери, – нахмурившись, я пригрозил ему кулаком. Митька кивнул с серьезным видом и просочился в кабинет. – Что там у тебя?

– Посланник, говорю, гишпанский Лирия пришел.

– Один? – почему-то я ждал, что он придет со священником.

– Один. А что, еще кто-то с ним прийти должен? Ну так я его сейчас отправлю, чтобы больше один не шастал здесь.

– Нет. Не надо никого отправлять. Один, значит, один. Так даже лучше. Пускай заходит, тем более я его звал, – я со смешком наблюдал, как Митька скорчил рожу.

– И стоило за-ради этого в комнату заходить? – пробурчал мой личный слуга. – Можно было и так сказать, – он высказался и пошел звать де Лириа, который мариновался в коридоре, пока я беседовал с Ушаковым.

Я едва не расхохотался. Вот ведь шельмец какой. Ведь все прекрасно знает и почти всему обучен. Да еще и учение все схватывает на лету, это почти все признают.

Де Лириа с порога отвесил изящный поклон с расшаркиванием, подметая пол перьями своей шляпы. Меня так и подымало сказать, что не нужно так сильно стараться, ведь мои покои убирают очень хорошо, но вовремя прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего. Вместо этого я вскочил со своего места и поспешил к испанскому посланнику, который представлял интересы и английской короны, и частично французской, в общем был для многих совершенно незаменимым человеком.

– Господин де Лириа, проходите, присаживайтесь прямо к столу, я велю горячий сбитень подать, – я распахнул дверь, возле которой тут же материализовался Митька. – Сбитень принеси, господин посол замерз, не видишь, что ли?

– О, не стоит утруждать ваше величество.

Я поздравил себя с тем, что все еще стоял лицом к уже закрывающейся двери, потому что убедительно изобразить то, что отвисшая челюсть – это такой русский прием выражения доброжелательности, у меня вряд ли получилось. А челюсть у меня едва ли не на пол упала от того, что говорил посол совершенно без акцента. Мне еще больше не хотелось оставаться с ним наедине, и я мысленно просил Митьку поторопиться, потому что пока я не готов правильно составить беседу с этим монстром мировой дипломатии.

– Конечно же надо, – отмахнулся я от его неловких попыток не дать напоить себя сбитнем, который все иностранцы считали слишком сладким и насыщенным напитком. Но я чай не особо любил, и, судя по моим ощущениям, Петр также не был от этой все еще диковинки на столах русских в большом восторге. Пока Митька тащил чайник со сбитнем, который повар всегда держал наготове, зная мое пристрастие к этому напитку, я немного успокоился и повернулся к де Лириа. – Знаете ли, господин посол, я предпочитаю более всего сбитень с мятой. Просто неповторимое послевкусие, – я даже глаза закатил, изображая восторг. Потом сел за стол и пристально смотрел, как де Лириа усаживается в предложенное кресло.

– И все же, ваше величество, я не думаю, что нужно было отдавать распоряжение о приготовлении этого… – он немного притормозил, и я, улыбнувшись, поспешил ему на выручку.

– Сбитня, господин де Лириа. Ну, не обижайте меня, я же от всей души, меня так редко в этом имении навещают, что я уже скоро совсем отвыкну от законов гостеприимства. Глядя же на вас, я прямо-таки почувствовал, как меня озноб пробирает. Холод-то какой на улице, а у вас даже уши не закрыты. – Де Лириа закашлялся в ответ на мою тираду. Я сразу же участливо поинтересовался: – Что с вами, господин посол? Уж не простудились ли? Так я мигом прикажу позвать Бидлоо, а то Николай Ламбертович уже со скуки на стены лезть скоро изволит. Он от скуки уже даже всех слуг вылечил, а уж от кухарки просто не вылезает, и днем и ночью при ней находится, особенно ночью, наверное, захворала сильно.

– Нет, ваше величество, – де Лириа наконец-то прокашлялся и сумел выдавить из себя что-то более-менее вразумительное. – Я не болен. И вас я очень рад видеть в полном здравии. Вести о вашей болезни чрезвычайно меня огорчили, а ваше беспокойство о моем здоровье чрезвычайно лестно для вашего покорного слуги, – он просто весь выражал собой доброжелательность и искреннее беспокойство за меня. Я даже почти ему поверил. Уж кому-кому, а де Лириа совершенно невыгодно терять такого молодого и неопытного императора, на которого всегда можно повлиять, как, например, сейчас, когда он практически изолирован от своих главных советников – семейства Долгоруких, да и остальных членов Верховного тайного совета. – Прошу принять ваше величество от меня небольшой презент, предназначенный исключительно для поправки пошатнувшегося здоровья. – И он жестом фокусника извлек из кармана своего камзола золотую коробочку, инкрустированную драгоценными камнями.