Танцующая с Ауте - Анастасия Парфенова Страница 22

Внезапно обнаруживаю, что гляжу в серые, с круглыми зрачками глаза дарай-князя. Молчим. Человеческий язык так неуклюж.

Вытягиваю руки и медленно формирую сен-образ, над которым усиленно работала уже несколько часов.

Здесь и мягкое покачивание нашего убежища, и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тонкие стенки, и тонкий, едва уловимый запах моря. Здесь благодарность и удивительная лёгкость в теле, которое больше не болит. Здесь удивление и неодобрение. Здесь совершенство его лица и всепоглощающая усталость. Пыль, осевшая на сапогах, тяжесть меча у бедра. Мята. Зелень и серебро. Бархат черноты. Безграничность дороги.

Аккуратно, точно снова учусь каллиграфии, сворачиваю образ в иероглиф изящной небрежности и с кончиков пальцев направляю его к Арреку.

Тот медленно вытягивает руки, принимает сияющий дар на раскрытые ладони. Слишком хрупкий, чтобы уронить. Слишком колючий, чтобы держать в руках. Образ растворяется в воздухе, но я знаю, что в любой момент Целитель сможет вызвать его снова.

Всё, что могло быть сказано, уже сказано. Пора думать о деле.

Аррек ещё не способен вести нас дальше. Восстановление его внутренних ресурсов идёт быстрее, чем я считала возможным, но ещё пару часов придётся посидеть. Ни он, ни я об этом не упоминаем.

Откуда-то появляются кусочки фруктов, завёрнутые в серебристые листья, и я вдруг понимаю, насколько оголодала. Набрасываемся на завтрак с почти неприличной поспешностью. Некоторое время слышно только сосредоточенное чавканье.

Наконец Аррек откладывает пустой лист и прислоняется к стене.

— Антея-эль, ваш организм очень странно устроен.

Пауза. Куда он клонит?

— Вы без труда изменяете молекулярную, даже атомную структуру тканей, творите просто невероятные вещи со своим сознанием, но когда дело доходит до простой регенерации, особенно если она касается нервных тканей… Здесь что-то не стыкуется. Обычно об эль-ин я слышал прямо противоположное.

Сосредоточенно рассматриваю ещё один ломтик чего-то лимонно-сладкого. Съесть или нет? Со вздохом откладываю лакомый кусочек. Хорошего помаленьку.

— Это особенность моей генетической линии.

— Да? — Тон мягкий, подбадривающий, точно говорящий пытается выманить конфету у трёхлетнего ребёнка. И почему всё время получается, что я отвечаю на его вопросы?

— Вы знаете, что такое Танцовщицы-с-Ауте?

— Танцовщицы?

Делаю отрицательный жест ушами.

— Не совсем танец, как вы его понимаете. Может быть песня, плетение сен-образов, чародейство — всё что угодно, если это требует постоянного изменения, течения во времени, хотя танец наиболее распространён. Через это мы познаём Ауте и изменяем себя. Понимаете? Изменчивость в высшем понимании этого слова должна быть опосредована какой-то формой того, что вы называете искусством. Можно заставить измениться свои мускулы или регенерировать рану. Можно полностью трансформировать тело. Но… если я превращаюсь из человека в волка, я всё равно остаюсь в пределах более-менее однородного строения ДНК. А вот для того, чтобы сделать себе тройную цепочку генов или совершить ещё какие-нибудь коренные изменения… Сознание просто отказывается работать с такими вещами. Нужно либо сходить с ума, либо как-то обходить его ограничения. Не буду углубляться в физиологические подробности. Давным-давно было замечено, что женщины гораздо более пластичны в этом отношении, чем мужчины, за редким исключением. Но настоящими танцовщицами могут быть только девочки-подростки, одиннадцати—шестнадцати лет, мы называем их вене. Затем сознание теряет гибкость, окончательно формируется личность, и ты уже не можешь сбрасывать её, точно старое платье.

Некоторое время сосредоточенно разглядываю свои когти. Дарай тих, словно его тут нет. Не хочется мне говорить об этом, не хочется.

— На протяжении тысячелетий мы развивали эти способности. Девочка до десяти лет проходит очень жёсткий курс обучения — вы и представить себе не можете, насколько жёсткий. Отличный от того, который проходят мальчики: они самостоятельны уже к тринадцати-четырнадцати годам. Личность женщины начинает развиваться только после пятнадцати лет, и лишь к тридцати мы достигаем совершеннолетия.

Танцовщицы всегда были нашим основным оружием против Ауте. Но до семнадцати лет доживала лишь одна из трёх.

Задатки танцовщицы развивались и оберегались больше, чем какие-либо другие. Было много попыток закрепить эти способности, чтобы они не исчезали с возрастом, но всё заканчивалось тем, что девочки так никогда и не превращались в женщин, а следовательно, не могли иметь детей. Тупик.

Однако около пяти тысяч лет назад была создана генетическая линия, получившая название Тея. Мы проходим установленный цикл развития, полностью формируемся как личности, но при этом не утрачиваем способности к танцам. Скорее даже напротив. Наша линия никогда не была особенно широкой, Теи вынуждены танцевать с Ауте всю жизнь, а это далеко не самое безопасное времяпрепровождение. Есть и другие минусы, тем не менее это одна из самых известных и уважаемых линий Эль-онн, и вот уже тысячи лет Теи правят кланом Дериул — кланом Изменяющихся.

* * *

Замолкаю и откидываю со лба непослушный локон. Внимание дарая почти осязаемо. Ох, что-то будет.

— Антея-эль, сколько вам лет?

Мда-а, вопрос, конечно, интересный.

Только вот куда он ведёт?

— Тридцать пять.

— Это значит, что во время Оливулского вторжения вам было тридцать биологических лет, а психологически… — Он замолкает.

Да-да, именно так. Пятнадцатилетняя девчонка устроила резню, потрясшую всю населённую Ойкумену. Здорово, да?

— Что ж, по крайней мере, это проясняет некоторые ваши реакции…

Прижимаю уши к черепу, оскаливаю клыки и принимаюсь шипеть, точно ошпаренная кошка. Целитель там не целитель, спас или не спас, но такое терпеть я не намерена. Родители ещё могут говорить, что я веду себя точно вздорный подросток, но вот спускать подобное чужаку, да ещё человеку…

Аррек ловко перекатывается в дальний угол и хватает одеяло с явным намерением завернуть в него меня, если понадобится.

— Антея-эль, простите-пожалуйста-я-вовсе-не-это-имел-в виду!

Опытным взглядом оцениваю ситуацию. Если продолжить наступление, имею все шансы оказаться в одеяле. Пожалуй, отступление предпочтительнее. Но только в случае, если может быть сохранено чувство собственного достоинства.

Гордо опускаюсь на прежнее место.

— Я бы попросила вас, дарай-князь, впредь внимательнее следить за своим языком.

Склоняет повинную голову:

— Как вам будет угодно, эль-леди.

Тоже садится на место. Но одеяло не убирает. На лице подходящая случаю раскаивающаяся мина, но чувствуется, что бедняга изо всех сил сдерживает смех. Я, впрочем, тоже.