Темный адепт - Владимир Кощеев Страница 22

— Проследи, чтобы он не умер до вечера, — распорядился я и пошел к Густаву, дежурящему поблизости.

— Слушаюсь, ваша милость, — ответил мне Зигмунд, и я услышал его тяжелые шаги по лестнице в пыточную.

Стражник поспешил ко мне, ожидая новых распоряжений, но мы прошли несколько метров в полном молчании, пока я, наконец, не остановился возле крыльца. Лишь тогда, оглянувшись на него, я заговорил, чувствуя, что в горле пересохло, и во рту мерзко от привкуса крови.

— Объяви, что сегодня состоится казнь преступника, — приказал я. — И сделайте мне кол. Этот ублюдок поднял руку на барона, и легкой смерти он не заслужил.

Густав явно был не согласен с моим решением. Подозреваю, крики Вилли слышали во всем городе — так самозабвенно он орал. Но меня сейчас не волнует, насколько жестко поступаю.

Если бы Вилли не напоролся на меч Олса, и я смог взять его тихо и мирно, все было бы иначе. Но так сложилось, что у произошедшего были свидетели, и наверняка уже все Чернотопье в курсе, что Вилли, которого тихо ненавидели во всем городе, причастен к несчастьям баронства. А значит, я не имею права проявлять милосердие.

На закате я сидел в принесенном слугами мягком кресле, листая книгу по бестиарию демонологов. На площади уже собралась толпа, и на помосте рядом со мной торчал, нацеленный в небо, кол. Темнело, но мне это ничуть не мешало — кажется, одержимость начинает брать надо мной верх, раз мне не требуется свет, чтобы читать в сумерках.

Когда на телеге привезли наскоро перевязанное тело, я поднял глаза от книги и убрал учебник, подоткнув его сбоку от себя. Погода выдалась ясная, так что зарево заката, уже подходящего к концу, протягивалось через город, будто рисуя готовую пролиться кровь преступника.

Густав, стоявший у кола, развернул свиток и, набрав воздуха в грудь, стал зачитывать приговор, который я вынес для Вилли. Список преступлений был длинным, и каждое наказание казалось собравшимся на площади горожанам страшнее предыдущего. Но никто из них — я видел это по лицам — даже не подумал слова сказать об излишней жестокости барона.

Они видели в этом справедливость.

Я махнул рукой, и подвывающего Вилли, каким-то неимоверным чудом до сих пор сохранявшего рассудок, усадили на кол. Крик вырвался из его глотки, но быстро сошел до сипа.

Толпа на площади наслаждалась каждым мгновением, жадно впитывая чужие страдания, и мне на секунду показалось, что каждый мой подданный — это на самом деле притворяющийся человеком демон. Так горели их глаза.

— Люди всегда таковы, — услышал я шепот Ченгера в своей голове. — Посмотри, как они счастливы, Киррэл. Каждый здесь и сейчас ощущает, насколько прекрасна его жизнь. Их мучитель корчится на колу, и посмотри, посмотри, они же готовы облепить его, как мухи облепляют падаль. Боятся пропустить хоть мгновение этой казни.

Я промолчал в ответ. Говорить что-либо не имело смысла. Принцип хлеба и зрелищ работает одинаково во все времена, и, похоже, во всех мирах. Я и не ожидал, что кто-то будет молить о пощаде для сволочи, которая не раз и не два обходилась со своими же соседями, как с последним скотом.

— Я могу забрать его душу?

— Только если после этого ты приступишь к нормальному обучению. За все это время, что мы провели вместе, я слишком мало узнал. И еще меньшему научился.

— Договорились, — тихо посмеялся в моей голове демон.

В следующее мгновение он возник на помосте. Воткнув когтистую лапу в затянутую пропитанным кровью бинтом грудь, с треском костей вынул бешено бьющееся сердце преступника.

— Кир-рэл! — зарычав, демон обернулся к взбудораженной толпе, держа комок кровоточащей плоти над головой. — Кир-рэл! Кир-рэл!

И опьяненный произошедшим народ стал повторять за ним. Сперва негромко и неуверенно, но уже через несколько секунд — вся площадь скандировала мое имя. Лишь делегация ордена, стоящая у крыльца трактира, наблюдала за происходящим молча.

Может быть, я действительно свернул не туда и занялся не тем. И вместо вялых попыток договориться, объяснить и получить результат, мне нужно пройтись по собственным землям огнем и мечом?

Киррэл, Алый Барон Чернотопья. Звучит?