Пограничные полномочия - Надежда Верещагина Страница 22

– Серьёзно, да? Офонарел?! По-твоему, это так просто?

– Просто или нет, тебе следует это сделать…

Как я не подумал, палата интенсивной терапии… Сканер здесь нельзя отключить в принципе. Перенастроить можно, но там же прогон будет всё равно хотя бы раз в час точно, плюс ещё пару раз в день отчёты мониторятся вручную… А я тут ерундой занимался целыми днями – вместо того чтобы заранее подготовиться. Полный проёб… придётся нам сейчас Алекса под каким-нибудь предлогом забирать домой. Говорил же я, рискованная идея…

– Уймитесь, – шипит Ритка, отпихивая меня от настенной панели и получая доступ к управлению устройством. – Сканер мы сейчас просто на Ваньку перенаправим! Состояние у него предобморочное, как раз правдоподобно получится. Оставлю анализ только по основным параметрам – давление, пульс, глюкоза… Алексу я давление плавно снизила, так что, Ваня, уж пожалуйста, без сюрпризов – рассчитываю на сто десять. А с пульсом – нормально, ты же больной…

– Там же вручную данные мониторят, Рита! Какая глюкоза?! У него же инфекция, должно быть одних параметров два листа!

– Мониторят, но раз в двое суток! Я добилась доступа и в нужный момент быстренько там… перетасую их!

Отвесив челюсть, просто хлопаю глазами. Что ещё остаётся, только и хлопать – если уж взялся прохлопывать с самого начала…

– Давай, давай, защитник космоса, ложись на кушетку! Сюда никто не войдёт без экстренной необходимости. Я всё-таки официально лечащий врач.

Тем временем Том извлекает из нагрудного кармана пиджака четыре ампулы в герметичной упаковке с насыщенного изумрудного цвета содержимым – ни дать ни взять подкрашенный гель для детских игр, который тоннами производит любая домашняя лаборатория.

– Тебе сейчас станет довольно… скверно, – предупреждает он Алекса.

– То есть ещё сквернее? – уточняет тот, прикрыв один глаз.

– Так… – наконец доходит до Тома, – насколько скверно уже сейчас?

По лицу Алекса растекается ярко выраженная нейтральная эмоция.

– Ладно… если я тебе скажу, что м… впечатления… будут большей частью мнимыми, продлятся примерно сорок минут, затем ослабнут, а лечение целиком отнимет меньше суток, после чего станет лучше и больше никакого вмешательства не понадобится, ты сможешь прямо сейчас… не всполошить людей?

– Я не дам тебе меня связать. Так что придётся… не всполошить, – падающим тоном констатирует Алекс.

Кошусь на сканер, нервно сглотнув. Тридцать шесть минут до прогона, а тут такие дела… Где там сто десять… Глубоко дышу и прогоняю по кругу установки метода Дэвидсона – армейского способа бороться со страхом. Не то чтобы бороться – скорее, выпихивать его из зоны восприятия.

– Гематоэнцефалический барьер? – уточняет у Риты Том. – И… как я просил…

– Барьер открыт. Да, всё есть, – она достаёт простой допотопный шприц, набирает в него содержимое ампулы, подсвечивает вены своим планшетом и недрогнувшей рукой вводит лекарство.

– Рита, – подаёт слабый голос Алекс, – если всё всплывёт… тебя лишат права на работу?

– Не лишат, – автоматически отвечаю я, – она лучший инфекционист в городе.

И мне всю ночь придётся делать что-нибудь для того, чтобы к утру у неё прекратился панический озноб.

***

Следующие часы проходят в таком полубреду, как будто это меня, а не Тихорецкого, сначала иссушила болезнь, а потом накачали зелёным инопланетным ядом. Первое время я вообще не могу прекратить высматривать изменения на лице Алекса. Но оно ничего не выражает, а фокусируется он упорно на потолке.

Том подкатывается на врачебном кресле и нагло загораживает мне обзор спиной. Кажется, он ещё и нежно держит своего подопытного за оба запястья. Но адекватно рассердиться мешает внезапно навалившийся сон, прямо внутри которого дважды подозреваю, что Ритка с утра всё-таки подсыпала транквилизаторы мне в чай. Обычно они на меня не действуют, но не при такой степени недосыпа… Вот почему она и не думала беспокоиться о давлении и пульсе для отчёта… Всегда так – поплачет, ресницами похлопает, а коварный план всё равно провернёт…

Когда я снова начинаю воспринимать окружающий мир, уже явно близится вечер, и в палате никого нет, кроме меня и Алекса. Сканер снова нацелен на него.

– Значит, вот как ты просыпаешь побудки на службе, товарищ майор? – ехидничает Сашка, повернув голову в мою сторону.

– Это Гончар тебе наплёл?! Я лишь раз проспал, и то на Земле!

И спохватываюсь:

– Ну… как самочувствие? И куда они все свалили, блин?!

– Нормально… Теперь всего лишь просто скверно…

– Ё…

– А твой тулисианский дружок владеет гипнозом.

– Что?!

С трудом принимаю сидячее положение. Мышцы как ватные, дело точно нечисто…

– Спроси у него при случае.

Лёгок на помине – светящийся от радости Том с подносом с какой-то синтетической едой для Алекса проникает в палату следом за Ритой.

– Спасибо тебе! – иногда я бываю способен произнести и такое.

– Прости, Ваня… простите все: с доставкой лекарства всё слегка вышло из-под контроля… но, главное, успел.

– Да что у тебя вообще когда-нибудь не выходило из-под контроля, Том?!

– Трудно сказать… но обычно я люблю, когда оно это делает.

Он явно собирается кормить Алекса с ложечки, и от такого зрелища я, пожалуй, себя избавлю.

– Что – оно? Это ведь ты сам делаешь, боже мой! – гневно оглядываясь, досадую уже в дверях.

– Ладно… я. Но… как сюрприз для себя самого.

– Ненавижу сюрпризы!

– Уж в этом, Ваня, сомневаться давно не приходится…

Вываливаюсь в коридор и прохаживаюсь туда-сюда, бубня под нос «я тебе сюрпризы-то на ноль поумножаю…» и разглядывая портреты передовых целителей на стене. А развёрнутых мыслей нет ровным счётом никаких. Как будто всё, для чего предназначена моя голова, – оглушающий стук крови в висках…

– Извините, – раздаётся откуда-то снизу юный голосок медсестры-азиатки, – не могли бы вы передать врачине, что её приглашают на консилиум… по поводу… этого пациента. Начнётся уже через полчаса, а она запретила заходить в кабинет.

Вдруг девушка вытягивает шею, силясь заглянуть мне за спину, и, улыбаясь, кивает:

– Ой, здравствуйте, Маргарита Константиновна, я как раз просила…

– Я десять лет училась на врача не для того, чтобы меня называли врачиней, – отрезает материализовавшаяся рядом с нами Ритка, круто разворачивается на каблуках и, остервенело покачивая бёдрами, удаляется к автобуфету.

Если я вздумаю хохотать – эхо разнесёт по всему этажу: в коридоре фантастическая акустика. Но эта речевая мода пятидесятилетней давности… а родившиеся где-то за пределами новой Москвы люди, как водится, просто застряли во времени… Но Маргариту Константиновну застрявшие во времени люди неизменно приводят в ярость.