Наследие - Виталий Храмов Страница 21

– Да, видел один раз. Они нас искали. Им Синька нужна была, – кивнул Корень.

– Это хорошо, дочка, что именно Старик тебя нашел, – вздохнул Зуб, – а не другие. Ради лишней сотни лет жизни эти уроды ни перед чем не остановятся. Неба белого никогда бы не увидела!

– Все властные такие! – отмахнулся Корень – Мы для них – что дрова для печи.

– Не все, – возразил Зуб, вскинул руку и указывая туда, куда уехал командир, – потому беречь его надо. Если не убережем – кому Империя достанется? Змеям? А?

И Зуб поковылял от повозки, выдернул свой топор из останков Бродяги, стал опираться на него, как на костыль.

Брат с сестрой переглянулись.

– Бруску жалко! – вздохнула девушка.

– Серый сказал, что найдет его. Вот только пусть попробует не найти! – прошипел циркач сквозь боль. Синька вправляла ему кость.

– И что ты сделаешь? А, отродье бродячей шлюхи? – усмехнулась Синька, с щелчком составляя кости.

Циркач взвыл.

– А ты – нет? – отдышавшись, спросил Корень.

– И ты – нет. Ты теперь – впередсмотрящий! Глава дозора. Понял? И только попробуй подвести его! Я тебе!

Корень опять взвыл, чуть не перекусив сыромятный обрывок ремня, зажатый в зубах.

Можно было и подождать, пока Сила накопится в Синьке, тогда она смогла бы все сделать безболезненно. Но у циркачей не всегда был маг Жизни. Да и сама Синеглазка не всегда умела лечить. А переломы – всегда были. Не привыкать. А Сила ее – им всем нужна. Каждая капля.

Гадкий Утенок остановил отряд. Дальше скверна сгущалась. Он не был магом. Не был клириком. Но видел скверну. Может, от матери что-то перешло? Хотя какие только маги не пытались увидеть в нем Дар – ничего не было. Даже Темный Марк не видел. Говорил, что аура у Белого обычная. Не совсем обычная, типичная для измененного, но бездаря. Говорил, что такой же тип ауры он видит у Ястреба и у Паладинов-бездарей. Хотя Ястреб говорил, что он тоже видит скверну и также чувствует ложь.

В центре скверна клубилась, бурлила, будто истекая из Пустоши.

– Интересно, зачем было именно сюда тащить жителей города. Почему их не принесли в жертву прямо в городе? – говорит Шепот.

– Видимо, место особенное, – пожал плечами командир – А карта наша у Стрелка была?

– Он ее в седельной сумке возил, – отвечает Тол. – Надо поискать – сбрую его они же бросили. Может, тут раньше храм был? Или какая священная роща старых богов. Или – Исток.

– Какая теперь разница? – отвечает Комок. – Меня больше интересует, зачем с них плоть срезали? Это пытка такая?

– Это все вместе, – отвечает Тол. – Эти людоеды называли его Мастер Боли. Он тут пытал людей, освежевал их, проводил темные ритуалы, принося их в жертву. Осквернил святое место, заготовил мяса, провел изменение людей в послушных ему Бродяг.

– Сколько таких мест он уже сделал? – спрашивает Гадкий Утенок, разворачивая коня. – Они повезли Стрелка к этому Мастеру Боли?

– Да. Он должен быть у Ужей. Тут, у Ужей, свежее мясо, – ответил Тол, тоже разворачивая коня.

– Мерзость, – воскликнул Шепот.

– А самое мерзкое, что Мастер Боли – настоятель Триединого, – вздохнул Тол. Все отметили, что он не сказал – «бывший настоятель».

– Ну, святоши! – скрип зубов командира все услышали даже через шлем. – Не отмолитесь!

Оказывали первую помощь раненым, прощались с павшими, чинили повозки. И все – с наибольшей поспешностью. Надо было скорее покинуть это место. Но время шло, а караван никак не мог собраться.

Выжившие с тревогой смотрели на силуэт высокого всадника в необычной броне, что стоял на гребне, не торопя людей, ожидая, когда караван соберется. Тревожно людям было от того, что они уже знали, что он поведет их в самое логово людоедов. Но не идти с ним не могли. Вид командира, разваливающего кожевника надвое, был страшнее Бродяг.

Да и разве в этом дело? Молодой Стрелок уводил Бродяг от них, спасал их, когда попал в засаду людоедов. Он заботился о них. Неужто они его оставят на растерзание Мастера Боли? Дадут ему превратиться в Бродягу?

Слишком многие Бродяги были узнаны. Жители города отбивались и умирали от мертвых рук своих недавних соседей, своих прежде родных и близких. Все думали, что людей увели для продажи в рабство на Южные острова или в Темные земли. А оно вон как вышло!

Хотя идти на Ужа было самоубийством. Но командир верно сказал – лучше умереть один раз и с оружием в руках, чем умирать долго, очень долго – на жертвенном камне. «Если не мы – то кто?» – сказал он.

Имперские полки пошли громить орды нежити и каких-то демонов, то ли Пауков, то ли Змеелюдов. Про Церковь – можно не вспоминать. Если сам настоятель Триединого стал Темным Мастером Боли, чего ждать от этих святош? Да и каждый из них видел, что случилось с клириками их города и всех окрестных городов. Они были хуже Тварей скверны. Кожу с живых людей сдирали прямо на алтаре храма. Сияющий прежде золотом храм стал сочиться Тьмой скверны. Нет, определенно – на Церковь никакой надежды.

Наемники смотрителя города легли прямо у города и на его стенах. Ни для кого не была секретом жестокость Змей. И пока Змеи расправлялись с защитниками города, население города пряталось. Сутки Змеи потрошили город. Нечеловеческие крики сошедших с ума от боли людей заставляли слышавших эти крики надежнее замуровываться в подземелья и укрытия. А когда Змеи ушли, по городу продолжились крики. Сумасшедшие святоши снимали кожу с живых людей. Тогда непонятно было, почему Змеи не тронули клириков. Ну, а если сам настоятель стал Темным, то чего ждать от его прислужников?

То, что не все клирики поголовно переродились, – уже чудо. Случайно проходящий через их город отряд наемников во главе с Гадким Утенком – тоже чудо. То, что Красная Звезда вмешалась, – тоже чудо.

Вот если бы прошли мимо, поняли бы. Не осуждали бы. Никому не интересно чужое горе. Своего хватает каждому. Особенно этому командиру. Каждому видно, что он еще не оправился от ран. Молодое лицо, не скобленное бритвой, но – седые волосы. Взгляд старика. А эти его приступы? Как мужественный человек, он старается их скрыть. Но кто-то видел, как его ломает, как он бьется в припадках. И при всем этом – он принял их. А его люди жизнь свою, не раздумывая, обменивают на их жизни. Прав Прибыток: после всего этого перечить командиру – свинство.

Дети засуетились, забегали, снова испуганные. Им, взрослым, пожившим и пережившим, уже казалось – все, пришло самое крайнее время, было невыносимо страшно перед волной Бродяг. А детям? Но всех детей удалось укрыть и сохранить. Сейчас дети забегали, чувствуя грозу.

Следом и взрослые засуетились. Ливень под открытым небом – очень неприятная вещь.

Спешно повозки выстраивались в колонну. Возницы правили коней. Командир, тревожно глядя на западное небо, вел колонну. Егеря уже разбежались в поисках места, где можно было укрыться от ливня. Уже под первыми потоками воды втаскивали повозки на холм, размещали их среди каменных обломков, оскальзываясь на сразу ставшем скользким склоне, по которому начали течь ручьи. Под сплошным водопадом растягивали навесы. Люди сбились в кучки, коллективно дрожа от холода, смотря на сплошную завесу дождя.