Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга Страница 21

Меня зовут Эй-би – и дальше длинный двенадцатизначный номер, называть который я не стану. Ведь это же совершенно неважно, какой у меня номер, а важно, кто я такой. А я – мозг, правда, уже не помню чей. Или нет, что я такое говорю! Никогда я не был чьим-то, а это у меня когда-то было своё тело, но так давно, что данным обстоятельством вполне можно пренебречь. И тогда мы реально имеем вот что: я – просто мозг, без ничего лишнего, и помещённый в прозрачную ёмкость. Я нахожусь в этой ёмкости во взвешенном состоянии, то есть плаваю в питательном физрастворе, кажется, в фурацилине. Хотя в фурацилине вряд ли, в нём я бы давно сдох, потому что поместить в фурацилин – то же самое, что сразу заспиртовать насмерть, а я ведь живой.

И ещё как живой! Ходит тут один гад в зелёном халате и с интересом на меня посматривает. И не только на меня, нас у него много на полках и на столах. Он над нами издевается, или, научно выражаясь, экспериментирует. То есть он то свет на тебя направит, то кислороду в банку накачает, а то подключит к тебе электроды и начинает тестировать. Это когда тебя всего колотит, трясёт, бросает то в жар, то в холод, а он только смотрит на монитор, как там ломаная линия скачет, и подбородок почёсывает. Иногда радуется, иногда хмурится. Со временем я сделал вывод, что чем линия сильнее скачет, тем ему радостней. У моего соседа скакала не сильно, и этот гад в халате очень злился. Ходил вокруг соседа, хмурился, пытался исправить. А исправлял он так: наставил к соседу каких-то приборов, насовал к нему в банку присосок, электродов, тестеров, инфоприёмников, направил пучки поляризованного света, включил ультразвуковые пушки… А всё равно не получалось! Сосед только бледнел, его извилины корчились, глубина их падала, кривая монитора неуклонно выпрямлялась, всплески на ней становились всё слабее и слабее, сосед скукожился, перестал выдавать импульсы, линия перестала дёргаться и застыла как неживая. Гад встал, сунул руку в соседскую банку и отключил соседа от всех датчиков. Сосед ещё раз дёрнулся, потом окончательно размяк и медленно опустился на дно. Гад нетерпеливо постучал костяшками пальцев по столу. Подошла лаборантка, перелила соседа из банки в ведро и вынесла из лаборатории.

– Сдох! – сказал гад.

Я к тому времени уже умел слушать. Точнее, читать по губам. Губы у гада были тонкие и бледные, не то что у лаборантки. У той они были яркие, толстые, блестящие, и ещё она их постоянно облизывала, особенно если гад смотрел на неё. Из прежней своей жизни я догадывался, зачем она это делает, но молчал. Да и как бы я сказал, я же не могу создавать звуковые волны, да и, главное, для чего мне в это ввязываться? Не моё это дело – кто и для чего облизывает губы. А вот что соседа вылили в ведро, это меня очень насторожило. Сегодня вылили его, а завтра могут вылить и меня. О других, которых тоже могли вылить, я не думал, пусть они сами о себе подумают, а вот о себе я думал тогда очень долго. Уже выключили свет и все заснули, а я не спал. Я пытался понять, что случилось. В чём главная причина, думал я, и, получалось, в том, что гад разгневался. Потому что как только разгневался, так сразу отключил соседа от проводов, и тот, лишённый их подпитки, сдох, как выразился гад. А то, что потом пришла лаборантка, что она с полнейшим равнодушием подняла банку, перевернула её кверху дном и выплеснула соседа в ведро, это уже ничего не решало, сосед был уже мёртв. А умер он из-за того, что разгневал гада. А гад разгневался из-за того, что кривая на соседском мониторе выпрямилась в линию. Значит, если также выпрямится и моя, то и меня выльют в ведро. И вынесут отсюда, и там где-нибудь сольют в канализацию. То есть, подумал я, вот как решается эта проблема, очень просто – нужно, чтобы линия скакала, и тогда гад будет доволен и не станет меня мучить. Оставалось только проверить эту мою гипотезу на практике.

И уже назавтра у меня появилась такая возможность, потому что как только открыли окна и в лаборатории стало светло, сразу же явился гад и начал нас испытывать. Тут, кстати, надо отметить, что моё место – на одном из самых первых стеллажей, возле входной двери (не зря же у меня имя начинается с эй-би), поэтому прошло совсем немного времени, как гад остановился передо мной, осмотрел меня как старого знакомого, и даже, как мне показалось, подмигнул мне, включил панель…

И я, напрягшись, выдал первый импульс. Линия на мониторе подпрыгнула. Гад удивлённо посмотрел на меня, вновь повернулся к панели управления и не успел ещё коснуться её, как я выдал сразу целую серию импульсов. Кривая начала скакать как сумасшедшая. Гад резко повернулся ко мне, высоко поднял брови и громко позвал лаборантку.

Это меня очень напугало. Я подумал, что сейчас и меня, непонятно из-за чего, перельют в ведро и унесут в дезактиваторскую. Я замер и не шевелился. Хотя какие тут могут быть шевеления, когда у тебя нет тела, а есть только мозжечок, от которого нет никакого толку. Поэтому я просто находился, как всегда, в неподвижном взвешенном состоянии и уже не выдавал никаких импульсов, хоть гад издевался тогда надо мной как хотел. Он то что-то включал, то выключал, фильтровал, зашкаливал…

Но я, повторяю, не выдал ни импульса.

Пришла лаборантка. С ведром. Гад, судя по его губам, сказал, что этого не может быть. И добавил ещё что-то. Лаборантка пожала плечами. И она так пристально смотрела на него, что я даже подумал, что как это он может такого не замечать. Но, опять же повторюсь, это совершенно не моё дело, кто чего замечает, а кто чего нет.

А дальше тогда было так: он достал сигарету, она протянула ему зажигалку, и он закурил. Пальцы у него сильно дрожали. И ещё вот на что я обратил внимание – пальцы у него тонкие, почти бескровные, такие только и годятся на то, чтобы держать сигарету или тыкать в клавиатуру. А ты вот подними весло да сперва откинься вместе с ним, гневно подумал я, а после навались на него грудью и крикни «в-ва!», крикни вместе со всеми своими товарищами, крикни так, чтоб уши заложило! А так что, сидишь себе и дым пускаещь, а вот я в былые времена…

Хотя этих времён, может, и вовсе не было, а я их нафантазировал. Но тогда откуда бы взялась эта фантазия, если я всё время своего существования проторчал в этой чёртовой лаборатории? Откуда тогда у меня появился этот так называемый жизненный опыт, отчего бы я так волновался, когда в лабораторию входит эта дура-лаборантка? Да разве бы она меня могла заинтересовать, будь я только чистый мозг, никогда не знавший тела? Да плевать бы я на неё хотел! А так нет! Сколько всякого народа к нам сюда то и дело заходит, у гада же полно приятелей, начальства, проверяющих, есть среди них и женщины, особы противоположного пола, но почему-то ни одна из них, а только эта дура-лаборантка…

Почему?! Да потому что я когда-то был не просто полудохлым мозгом, а у меня было тело, и даже не просто тело, а самая что ни на есть гора мускулов! Ну а мой мозг, то есть сегодняшний я, тогда помещался у меня-прошлого где-то между бровями, а всё остальное, даже в черепе, это были мускулы. И это разумно. Ибо зачем мне тогда был нужен большой сильно развитый мозг? Что бы я им делал, какие задачи решал? Думать мне тогда было совсем не нужно, за меня всё обдумывали те, что располагались на самой верхней палубе, а мы, уже даже не знаю, на какой по счёту палубе вниз, могли ни о чём не думать, ибо еду и питьё нам подавали просто так, задаром, регулярно и в определённое время, а нашей задачей было одно: вначале всем вместе встать и потянуть на себя весло, упасть на лавку, потом подняться, навалиться грудью…