Левая рука Бога - Алексей Олейников Страница 21

– Впрочем, как хотите.

– Так что именно случилось? – спросил Сенокосов, когда они шли по служебному коридору к научной зоне.

– Вчера мы закончили серию тестов. У меня была гипотеза… Я хотел помочь Андрею… в смысле Лагутенко, выйти из депрессии, он очень переживает из-за своих неудач, понимаете. Он боится, что его исключат из проекта…

«И правильно боится, – подумал Сенокосов. – До свиданья, пособие класса А, страховка и дворовая зарплата. И здравствуй, однушка в Купчино с двумя младшими братьями и отцом-алкоголиком. Я бы на его месте тоже боялся».

– Так вот, сегодня у него произошел рецидив.

Они вошли в научную зону, но, к облегчению Сенокосова, не стали спускаться вниз, к обширным залам «Невода». Лишний раз он предпочитал там не появляться, это место его пугало – что бы сам себе не говорил полковник, как бы иронично не оценивал работу Шизика. Этот черный, абсолютно безмолвный зал, в котором рождались тульпы…

Там можно было сойти с ума и не работая с «Неводом», а Сенокосову его мозги были дороги. Лагутенко еще крепкий, долго держался.

Треволатор поднял их по пологой шахте в жилую зону, в круглый холл, из которого веером расходились коридоры. Жилую зону отгрохали с избытком – аж на двадцать операторов, но сейчас в ней жили всего двое. Цветков и Лагутенко.

Их встретила глухая тишина. Потом Сенокосов услышал странный звук, из темноты коридора на них надвигалось нечто светящееся… Он всмотрелся, схватился за кобуру и сплюнул в сердцах.

Цокая копытами, мимо них деловито прошла белая коза со светящимися рогами. Глянула желтыми глазами, оценила визитеров, поняла, что взять с них нечего, и уцокала в другой коридор.

– Это что такое, мать вашу! – сдавленным голосом спросил Сенокосов. – Это что за зоопарк!

– Олег Геннадьевич, – развел руками профессор, – я вас умоляю, сейчас не время.

– А когда время?! – возмутился полковник. – Я вам говорил, чтобы Цветков ее убрал? Говорил?!

– Да-да, говорили, – рассеянно кивал профессор.

– Тогда какого… она еще тут?! – Олег Геннадьевич хватал воздух толстыми губами. Этот Цветков его до инсульта доведет. – Я вас спрашиваю, Гелий…

Профессор хлопнул его узкой коричневой ладонью по груди, полковник от неожиданности поперхнулся.

– Олег Геннадьевич, дорогой, замолчите! – резко сказал он. – Постойте здесь, не мешайте.

Он прижал гарнитуру.

– Да, я уже иду. Стабилизируйте его!

Протяжный безумный крик вылетел из коридора. Полковник вздрогнул и поспешил следом за Шизиком.

– Это что, Лагутенко?

– Я вас прошу, молчите и не мешайте! – профессор перешел на мелкую рысь. – Стойте у стены и молчите.

Дверь в жилой отсек была распахнута.

Сенокосов застыл на пороге.

Хрупкий, субтильный Лагутенко бился в конвульсиях на диване, и двое дюжих медиков не могли его сдержать. Из вены на руке хлестала кровь, из дальновидной панели торчала стойка подрамника – Сенокосов не представлял, с какой силой ее надо было запустить.

В отсеке не осталось ничего целого, кроме стен. Пол ровным слоем устилали изодранные холсты, а на светло-серой стене, от потолка до пола, истекала свежим маслом черная воронка.

– Живая! – выл Лагутенко, колотясь на диване и разбрызгивая кровь. – Один из пяти! Чернота жива-а-ая…

Гелий Ервандович подскочил, обнял Лагутенко за плечи.

– Андрюша, дорогой, тише, тише… Да колите же!

Медик с размаху вогнал шприц в плечо, оператор захрипел и затих.

– Остановите кровь, – велел профессор. Он вытащил платок, принялся оттирать пятна с пиджака. – И перенесите его в медблок.

– Что такое «чернота»? – очнулся Сенокосов, когда хрипящего Лагутенко пронесли мимо него. Воронка на стене притягивала глаз, сверкающее, жирное масло тянуло к себе.

– О чем вы? – профессор ожесточенно тер платком пиджак. – Надо же, это вельвет. Вельвет не отстирывается.

– О чем он кричал? – повторил Сенокосов. – Что значит «чернота живая»? О чем он?

– Забудьте, – рассеянно сказал Гелий Ервандович. – У него длительный невроз и галлюцинации на почве нервного истощения. Андрей очень устал.

– Да, но что он имел в виду?! – полковник не желал забывать. – Он говорил о «Неводе»? Что, возможен нестабильный режим работы? И вы скрывали?

– Это бред, вы же понимаете, – отмахнулся профессор, попытался пройти, но полковник заступил дорогу.

– Гелий Ервандович…

Профессор вздохнул, убрал платок в карман.

– Нет, это бесполезно. Олег Геннадьевич, я так понимаю, вы были тогда в метро. Я представляю, что вам пришлось пережить.

– Нет, не представляете, – сказал Сенокосов. – Даже понятия не имеете.

– Нет никакой угрозы нестабильности, – мягко и аккуратно сказал профессор. – Понимаете? «Невод» не «Черное зеркало», здесь совершенно другой принцип работы. К установке Караваева мы не имеем никакого отношения.

– Ваша работа базируется на его результатах, – напомнил полковник. – Если бы не Караваев, вы бы так не продвинулись.

– Моя работа очень косвенно перекликается с его разработками, – оскорбился профессор. – Если вы мне не доверяете, запрашивайте комиссию из Москвы. Тогда мы выясним, кто из нас работал на реализацию проекта, а кто мешал его продвижению.

Гелий Ервандович отодвинул Сенокосова в сторону.

– Нам нужны новые операторы, – сказал он, не оборачиваясь. – Много операторов и как можно быстрее.

И ушел.

Полковник посмотрел на разгромленный блок. Черные тягучие капли падали на пол.

– Чернота…

– Страшно, полковник?

У стены стоял рыжебородый мужчина в шортах и шлепанцах. Сложная татуировка вилась по рукам от запястий до шеи. Мужчина задумчиво потирал кольцо в ухе, смотрел на Сенокосова злыми зелеными глазами.

– Цветков, – выдохнул полковник. – Чтоб тебя.

– Вам не страшно? – повторил Цветков. – А зря. Мне вот страшно.

Он отлепился от стены и пошлепал прочь.

Олег Геннадьевич поморщился.

– Козу убери! – крикнул он.

Цветков издал противное меканье и скрылся за поворотом.