Вернувшиеся - Джейсон Мотт Страница 21

Харольд пыхтел сигаретой и наблюдал за Джейкобом, который игриво бегал в кружевной тени высокого дуба. Он что-то напевал себе под нос, но Харольд не знал этой песни.

— Что, по-твоему, они строят? — спросила Люсиль, повысив голос.

— Клетки, — ответил ее муж, выпуская изо рта клуб серого дыма. — Казармы и клетки.

— Клетки?

— Для мертвых.

Люсиль перестала обшивать заплатку. Она опустила одеяло на пол веранды и аккуратно сложила в коробку швейные принадлежности.

— Джейкоб, милый?

— Да, мэм.

— Сходи во двор, детка. Осмотри те кусты у магнолий. Возможно, ты сможешь собрать там пару горстей ежевики. Это будет твоим лакомством после ужина. Согласен?

— Да, мэм.

Получив задание от матери, мальчик превратил свою палочку в рыцарский меч. Он издал боевой клич и побежал к магнолиям на западном краю участка.

— Оставайся около кустов, чтобы я все время могла тебя видеть! — закричала Люсиль. — Ты слышал меня?

— Да, мамуля, — ответил Джейкоб.

Он уже штурмовал магнолии своим воображаемым мечом. Ему редко разрешали отклоняться от строгих норм поведения — даже чуть-чуть. Поэтому он любил такие мгновения свободы.

Люсиль встала и подошла к перилам веранды. На ней было зеленое платье с белым подшитым воротником. На рукаве поблескивали дюжины заколок — она считала их незаменимой помощью в домашнем хозяйстве. Седые волосы были подвязаны в «конский хвост». Несколько выбившихся прядок падали на брови. Ее бедро болело от долгого сидения в кресле и от предыдущих игр с сыном. Она со стоном потерла больное место и, расстроенно вздохнув, опустила руки на перила.

— Мне не нравится, как ты называешь их, — посмотрев на землю, сказала она.

Харольд затянулся сигаретой и выпустил дым на каблуки своих ботинок. Когда последний глоток никотина покинул его тело, он нехотя ответил:

— Ладно, я больше не буду говорить о мертвых. Если хочешь, начну называть их «вернувшимися». Хотя мне не понятно, чем это слово лучше остальных. Ты хотела бы называться «вернувшейся»? Словно какая-то чертова посылка?

— Ты мог бы называть их людьми.

— Но они не…

Взглянув в глаза жены, он понял, что сейчас ему не следовало озвучивать подобные мысли.

— Просто они… несколько уникальны, вот и все. По такому же принципу мы называем кого-то республиканцем или демократом. Или объединяем людей по группе их крови.

Он потер подбородок и удивился недельной щетине. Как он мог забыть о ежедневном бритье?

— Короче, — стараясь не думать о щетине, продолжил Харольд, — нам все равно придется называть их как-то. Чтобы знать, о ком мы говорим.

— Они не «мертвые». И не «вернувшиеся». Они люди. Как видишь, все просто и ясно.

— Ты должна признать, что они особая группа людей.

— Харольд! Он твой сын!

Старик посмотрел ей в глаза.

— Мой сын умер.

— Нет! Не умер! Он там! У кустов!

Она указала пальцем на фигуру мальчика.

Наступило молчание, которое нарушалось лишь порывами ветра, звуками отдаленной стройки и легким постукиванием, когда Джейкоб бил палкой по стволам магнолий, росших на краю канавы.

— Они строят для них клетки, — сказал Харольд.

— Наше правительство не опустится до такой жестокости. Да, пока мы не знаем, как с ними поступать. Их становится все больше и больше. Куда бы ты ни повернулся, везде они. Поэтому растет количество бунтарей и воинственных идиотов, которых показывают по телевизору. Но истина заключается в том, что мы ничего не знаем об этих Божьих существах.

— Раньше ты говорила иначе. Называла их «дьяволами». Помнишь?

— Это было раньше. С тех пор я поумнела. Господь показал мне ошибку закрытого сердца.

Харольд фыркнул.

— Черт! Ты говоришь, как их фанатики на телешоу. Те люди, которые хотят объявить их святыми.

— Они воссозданы чудесным образом.

— Они не воссозданы, а заражены. Какой-то жуткой болезнью. Иначе, почему правительство велело им сидеть по домам? Почему, по-твоему, в нашем городе строят лагерь с клетками? Я видел это собственными глазами, Люсиль. Прямо вчера, когда поехал в Аркадию за продуктами. Везде, куда ни глянь, вооруженные солдаты, военная техника и ограды. Неприступные стены тянутся на несколько миль. Грузовики подвозят бетонные плиты. Их выгружают штабелями на площадках. Каждый солдат, не стоящий в карауле, возводит ограждения. По десять футов в высоту. Из прочной стали. По верху идет колючая проволока. Они окружили стеной всю территорию школы. К зданию не подойти. С тех пор как президент выступил с речью по телевидению, уроки там отменены. Похоже, правительство решило, что в нашем маленьком городе не так уж много детей — что, кстати, верно. Поэтому они считают, что мы можем использовать для школы другое помещение. А старое здание они превратят в лагерь смерти.

— Это у тебя шутки такие?

— Возможно, я преувеличиваю. Но ненамного.

— Заткнись! — топнув ногой, закричала Люсиль. — Ты всегда ожидаешь худшего! Ты всегда был таким. Вот почему твой мозг работает подобным образом. Вот почему ты не видишь чуда, которое сейчас находится перед тобой.

— Мое чудо погибло 15 августа 1966 года.

Люсиль подбежала к мужу и нанесла ему звонкую пощечину. Звук пронесся через двор, словно выстрел из мелкокалиберной винтовки.

— Мама?

Джейкоб появился перед крыльцом, будто возник из земли. Люсиль все еще дрожала от гнева. В ее венах бурлил адреналин. Сердце сжималось от сожаления. Ладонь зудела. Сжав ее в кулак и разжав, она осталась с ощущением, что рука принадлежала кому-то другому.

— Что, Джейкоб?

— Мне нужна чашка.

Мальчик стоял перед крыльцом, приподнимая концы спортивной майки. Образовавшаяся полость была заполнена черной смородиной. Его рот, окрашенный в сине-черный цвет, кривился под неровным углом.

— Прекрасно, милый. Иди в дом.

Люсиль открыла сетчатую дверь и пропустила Джейкоба внутрь. Они медленно прошли на кухню, стараясь не рассыпать ценный груз. Люсиль порылась в шкафах и нашла чашку, которая ей нравилась больше других. Они с сыном начали мыть ягоды.

Харольд по-прежнему сидел на веранде. Впервые за эти недели ему не хотелось курить. Прежде Люсиль лишь однажды била его по лицу. Годы и годы назад — так давно, что он уже не помнил, по какой причине. Это было как-то связано со словами, которые он сказал о ее матери. Впрочем, в ту юную пору они мало заботились о таких обидах. Сегодня, судя по ее ярости, он сболтнул что-то очень плохое. Харольд прочистил горло и осмотрелся по сторонам в поисках того, что могло отвлечь его от печальных мыслей. Ничего интересного вблизи не оказалось. Поэтому он прислушался к звукам, доносившимся с кухни.