Агенты СИНЛАРа - Анна Тин Страница 21

«Великого воина? — существо покачало головой, хлопая белыми прядями об острые уши.

Войны никого не могут сделать великими».

Д. Лукас

Лантер, древняя столица, простирался к горизонту сверкающими точками окон и площадных огней, цепью ритуальных башен. Свет сливался в розовое марево, отгоняющее тьму. Император Шенгуф, Повелитель Гшамм, Единственный Величайший, медленно шел по разделительной черте, сложенной из многотонных глыб в незапамятные времена, черно-коричневой «тропе вечности», поднятой над жилыми кварталами на высоту в двести локтей. На священной земле было иное время, другой мир, застывший и неизменный в течение тысячелетий. Волны людских бед и страстей, поколение за поколением, разбивались о безмолвные камни Ширтахо, сердца Лантера и души Гшамм. Циклопические храмы впитывали человеческую кровь во имя К'Таага и дома его. Тусклое золото статуй и колонн все так же отблескивало красным в дымном пламени курильниц и алтарных очагов, не замечая, как правители сменяют друг друга, племена и народы возникают и исчезают. Как будто облетала листва в дворцовом парке или таяли осенние туманы над болотами.

Только здесь он находил истинный покой, в доме своего бога, где вечно царит священная тишина и шелест жреческих одежд глохнет в высоких сводах усыпальниц и хранилищ. Ему необходим был приторный, чуть дурманящий дым благовоний, стелющийся над каменными, частью истершимися плитами, мерцающие глаза-драгоценности слуг К'Таага, чьи изображения тянулись по стенам от пола до потолка, вперемежку с нанизанными на золотые острия черепами особенно важных жертв, длинный прямоугольник Сухого озера, дно которого усыпано жемчугом и золотым песком.

Ему потребовалось просидеть здесь несколько дней, чтобы окончательно прийти в себя после прилета с Деу. Из-за явления Колесницы Небес и в ней Мокх-Тамияна, позорное бегство выглядело (в глазах его подданных) как предписание свыше, но его терзал непрерывный, давно забытый страх перед грядущим. Он не мог забыть своих мертвецов, пришедших к нему, в его крейсерскую каюту, и, главное, постоянно вспоминалась высадка десантного корабля на Деу, когда отборный, всегда надежный передовой отряд вдруг обезумел. Тогда, стоя в многолюдной рубке крейсера, он наблюдал, в потрясенной тишине, вместе со всеми своими офицерами, за людьми, сначала строем вышедшими на равнину из корабля, а затем…

Их движения стали медленными, неуверенными, они жмурились от яркого белого света двух солнц (третье находилось за горизонтом). Боевой порядок нарушился. Автоматическая камера на корабле продолжала снимать, но оператор тоже вдруг спустился вниз, на Деу, как и другие техники, обязанные оставаться на корабле… Было ощущение, что они оглохли, не слышат ни команд, ни друг друга, а вся техника, кроме передающей изображение, вышла из строя. Иначе бы дезертиры были бы мгновенно расстреляны автоматом с башни посадочного шлюпа или уничтожены микровзрывами (у каждого в теле было вмонтировано устройство самоликвидации). Но вместо этого его гвардейцы начали все так же медленно снимать шлемы, оружие, обувь, оставляя ее в желтой густой траве. Некоторые добрели до ближайшего водоема и погрузились в него по пояс. Никогда прежде он не видел столь мгновенного и полного помешательства людей и всей автоматики, которыми он так гордился. На крейсере успели заметить еще одну странную вещь: брошенное на землю оружие стало очень быстро распадаться, превращаясь в труху, в серую пыль. На штурмовиков эта эпидемия не распространялась — впавшие в идиотизм гшаммцы резвились на мелководье, точно трехлетние дети… На этой ужасающей картине передача с поверхности Деу прекратилась — камера отключилась. Все в том же тревожном безмолвии он отдал единственно возможный приказ… И огромный, смертоносный звездный флот повернул от кажущейся такой беззащитной и доступной Деу назад, к родному миру…

На следующее утро он собрал всех высших командиров и довел до их сведения:

— К'Тааг решил испытать нас. До Великого Праздника мы должны вернуться домой.

Он чувствовал их облегчение — зрелище свихнувшегося десанта потрясло многих, и они приняли его решение как самое ясное и правильное из всех.

Это нисколько не умалило его авторитета, но в собственной душе, в собственных глазах он выглядел иначе, чем прежде. Его мир, держащийся на страхе и подчинении, дал трещину. Уже много лет никто не осмеливался игнорировать его приказы, тем более — собственные гвардейцы. Он мог сломить любую волю, заставить подчиниться кого угодно, но сумасшедшие ему не принадлежали. У себя на планете он велел истреблять всех, по малейшему признаку отклоняющихся от стандартного поведения. Все жили по предписанным традициям или по его же правилам, но на другой планете, оказывается, эти законы могли просто бездействовать. Он послал бы команду чистильщиков на Деу — если бы не был совершенно уверен, что и со второй группой опять случится то же самое. Если бы он мог уничтожить Деу за один раз — он поступил бы так, но даже совокупной мощности всех орудий флота не хватило бы пробить ее силовой щит. А ниже поля опять могли начаться отклонения.

Шенгуф не знал, как нужно поступать в тех случаях, когда сила бесполезна, а интриги бессмысленны. Он старался подавить воспоминания, стереть их, как ненужный хлам, но ничего не получалось. Только здесь, в цитадели К'Таага, он снова обретал уверенность и величие духа и терпеливо ожидал обещанного Посланником знака свыше.

Что-то промелькнуло в небе над дальней горной грядой, похожее на падающую звезду. Повелитель заметил это и равнодушно перевел взгляд.

* * *

Будь он на десяток миль поближе, он увидел бы, как среди черно-серых растрескавшихся глыб плавно спускается сверкающий шар в серебристой дымке углекислого пара. Свечение умерилось, и объект приобрел четкие очертания тороида, из центра которого поднялись вверх и затем опустились рядом, на скальный грунт безжизненного плато, еще три конструкции: относительно небольшой зеленовато-молочный диск, изящная, гораздо более крупная ракетоподобная сигара и чем-то схожий с двухъярусной пагодой четырехугольный ящик желто-фиолетовой окраски. Все эти диковины осели на почву Гшамм, выпустив по нескольку опор, внедрившихся в камни. Потом в них образовались правильные отверстия и из каждой выплыл гуманоид…

Это особое чувство, не передаваемое ни картой, ни моделью — дыхание мира. На Гшамм энерго-информационные потоки были тяжелыми и гнетущими, полными боли и безумия. Я порадовалась своему антигравитационному костюму к этой планете не хотелось даже прикасаться. Хотя здесь, высоко над обитаемой поверхностью, это, видимо, ощущалось слабее. Атмосфера была обедненной, и нам пришлось надеть маски и скафандры. Поэтому мы общались телепатически, что намного удобнее звуковой речи. Одна вещь, которую я не заметила на Терминале, здесь, над гигантской столицей империи, внезапно пришла мне в голову:

— «Ребята, я никак не могу понять одного…»

— «Только одного?» — вопросил Лерни в обычном для него стиле.

— «А что именно?» — уточнила Нат.