Человек из паутины - Александр Етоев Страница 21

– Это видел? – Взгляд Семенова сделался осмысленным и веселым. – Ну так вот, ты, кочерыжка. Я тебя вызываю на дуэль. Сейчас. На Черную речку. Эй, как там тебя, Чувырлов?! Будешь у меня секундантом. А сейчас – спать. Спать, спать, и идите вы, товарищи, на хуй!

И Семен Семенович в абсолютном молчании вышел из больничной палаты.

Мысль о пиве в голове Ванечки победила мысль о еде. Случилось это на подходе к Аларчину, после Калинкина и Египетского любимому Ванечкиному мосту. Гастроном на углу Английского был Ванечке хорошо известен. Как раз на противоположном углу, на другой стороне канала, Ванечка и служил культуре в должности ответственного редактора в известнейшем в Петербурге издательстве. Ванечка заглянул в витрину и убедился, что в пивном закутке не наблюдается никого из знакомых, кроме девушки, сидящей за кассой, кажется – по имени Лизавета. Ванечка шмыгнул в магазин и направился прямиком к прилавку.

– Здравствуйте, – улыбнулся он Лизавете.

– А, приветик, – ответила та ему. – Что-то вы про нас позабыли. В отпуске?

– Нет, болею.

– То-то я смотрю, какой бледный. Думаю, с похмелья или больной? – Она смахнула с плеча пылинку. – Слабые вы, мужики, нестойкие. Мой тоже вон, как что, так – «болею». А нам, женщинам, за вас отдувайся.

– Что читаете? – кивнул Вепсаревич на раскрытую возле кассы книгу.

– Из ваших кто-то сунул для просвещения, я и просвещаюсь, пока народа мало. – Продавщица глянула на обложку и прочитала по слогам вслух: – Пе-ле-вин. Знаете?

– Еще бы, личность известная.

– Дрянь вообще-то, ничего не понятно. И на каждой странице мат.

– А то вы матерщины не слышали? – Ванечка попробовал защитить автора.

– Так то в жизни, а жизнь она грубая, в жизни по-другому нельзя. А книгу человек для чего читает – чтобы отдохнуть от всего этого. – Она мотнула головой за витрину, где в тени облезлого тополька сидел нищий инвалид с костылем и тянул из горлышка что-то мутное. Рядом с ним лежала дохлая шапка с тусклой россыпью грошовых монет. – Как всегда? – Лизавета отвлеклась от окна и показала на розливное устройство.

Вепсаревич хотел кивнуть, потом вспомнил, что денег у него ровно на то, чтобы бросить, проходя, нищему, да и то рискуя быть обласканным костылем за такое откровенное издевательство. Все-таки он кивнул. На то Ванечка, собственно, и рассчитывал, когда сворачивал в угловой магазин, – в долг попросить пивка, как делал это уже не раз.

– Только, – развел он руками, – я деньги на работе забыл. Можно в долг? Я скоро отдам.

Ванечка стоял у гранитной тумбы под тихими весенними тополями и смотрел, как в янтарной жидкости, заполнявшей пластиковый бокал, плещется весеннее солнце. От залива дул ветерок. По Аларчину шли прохожие, и Ванечка тихонько следил, не проскочит ли кто знакомый. К издательству он подойти не решался – во-первых, к чему быть узнанным? Официально он на больничной койке, лечится от своей заразы, и окунаться в перевернутый мир дурных подстрочников и перевранных сюжетов хотелось ему меньше всего. Тем более когда есть солнце и пиво.

Единственное, что его смущало, что спутывало его мысли в клубок и загоняло их, как дурной котенок, в темный угол подсознательных комплексов, – нет, не эта Ванечкина болезнь, за те месяцы, что они с ней жили, она сделалась не то что своей, просто некоторой досадной помехой, вещью муторной, но вполне выносимой, вроде стрижки или утреннего бритья – ну, действительно, всего-то делов – раз в три дня счищать с себя паутину да внимательно следить за одеждой, чтобы где-нибудь нечаянно на штанину не налип паутинный ком. Смущало его другое – Машенька, их встреча в больнице. Он и в лица-то, мелькающие вокруг, вглядывался в основном потому, чтобы в промельке случайной фигуры разглядеть, не упустить Машеньку. Понимая, что такая случайность невозможна в городской толчее, понимая – и все равно надеясь.

– Вепсаревич!

Ванечка обернулся.

– Ты какого хера здесь делаешь?

Ванечка сперва покраснел, потом выдавил из себя улыбку. Перед ним стоял Валька Стайер в обнимку с батареей бутылок. Первобытная его борода клочьями торчала по сторонам. Очки на его взмокшем носу перекосились, как неотлаженные качели, причем правый, блестящий, глаз, как взошедшая невпопад луна, плавал высоко в поднебесье, а такой же блестящий левый приближался к пещере рта.

– Я тебя из-за витрины увидел, когда в винном водяру брал. Смотрю, харя вроде знакомая – бледная, но вроде родная. Тачка за углом, водка – вот она. Все, старик, короче – поехали.

– Валя, ты откуда свалился-то? С Марса что ли?

– Круче, Ванька, – с Америки. Сан-Франциско, Золотые ворота, слышал? Вроде как ваш мост Володарского, только выше и сделан не из говна. Всё, Ванька, там счетчик щелкает. Наговоримся еще, поехали.

– К кому едем-то? – спросил Ванечка десять секунд спустя, уже впихиваясь в фыркающую мотором машину.

– Как это к кому! К Завельским вестимо!