Серые земли Эдема - Евгений Кривенко Страница 21

— С кем? — приуныл я.

— Увидишь. Только приходи на встречу. — Аннабель снова оказалась рядом, и в мою руку скользнуло что-то продолговатое.

Странный пьянящий аромат. Мимолётное жгучее прикосновение к щеке. Стук открываемой двери и порыв холодного ветра из темноты. Словно я не на юге…

Я сидел без сил, но потом всё-таки встал и включил свет. На ладони лежал плотный конверт необычного вида — с тиснёной зелёной вязью буквой «L». Конверт был открыт, внутри лежал листок бумаги и карточка красноватого цвета, тоже с зелёной единственной буквой «L».

На листке с удивлением прочитал:

«Тот, кому выпала эта карта, приглашается на встречу с Прекраснейшей». Тут же был адрес со схемой проезда с Садового кольца. Можно было и пешком от станции метро «Смоленская». Указывалась дата — на следующий день после моего возвращения в Москву, а время стояло странное: «в час после заката». Карточку следовало показать охране на входе.

Я заснул только под утро. И увидел сон…

Стены сарайчика постепенно сдвигаются, и я оказываюсь как в тёмном ящике. Ящик потряхивает, словно он куда-то едет. Понемногу я различаю голоса, будто отдалённо звучит радио. Мужской говорит:

— Проще всего сбросить его со скалы. Тут как раз подходящее место. Гулял и сорвался. Никакого расследования.

— Нет, — отвечает женский голос. — Мы встретились с уникальным источником информации. Имплантированная программа действует, раз он приехал в Ялту. Мы лишь модифицируем её, чтобы быть уверенными…

Молчание, будто выключили звук…

— Не настаивай. Иначе я сообщу Растусу, что создаёшь нам трудности.

Мужчина буркает в ответ, и снова молчание.

Немного светлеет. Я сижу в помещении, на голову надето что-то холодное. Передо мной в темноте роятся светляки, вот они упорядочиваются, вот меняют строй. Такое впечатление, что на грани слышимости звучат слова, но я не улавливаю смысла…

Снова темно.

Просыпаюсь на своём топчане, а в голове всё ещё звучит, удаляясь:

— Ты видел сон… видел сон… сон.

Что меня теперь удивляет, я не унёс ноги сразу, а остался до дня, на который был куплен обратный билет. Сейчас-то я научился удирать, камуфлируя это изящным термином «тактическое отступление». А тогда из меня только начали выбивать дурь. Но меня совсем очаровала Кира…

Днём мы лежали на пляже или прогуливались по крутым улочкам, а вечерами шли в парк. На траву и цветы опускались сумерки, таинственный полусвет разливался среди деревьев. Мы находили какую-нибудь скамейку и садились. Целовались сначала робко, оглядываясь по сторонам. Но ливанские кедры укрывали нас своей глубокой тенью, и мы распалялись…

Но дальше поцелуев Кира, к моей досаде, больше не шла. Между тем подходило время отъезда. В последний день моего пребывания в Крыму собрались наконец в Ласточкино гнездо. Катер оставлял пенный след, Кира прятала лицо от брызг за моей спиной.

Наконец высокая скала выросла над взбаламученным морем, катер вошёл в прохладную тень зубчатых стен, и я вспомнил, что уже видел этот причудливый замок — в старом детском фильме «Синяя птица». Там это был замок Ночи.

Мы поднялись по каменной лестнице. Кира перелезла через парапет и на самом краю обрыва сорвала красный цветок на длинном ворсистом стебле. Покачала его перед глазами, а потом бросила. Цветок падал долго — красноватое пятнышко над синей бездной вод. Кира задумчиво смотрела ему вслед.

В Алупку возвращались на такси — почти беззвучный полёт среди тёмных сосен. Убывающая луна слабо выбелила обрывы Ай-Петри. После оживлённого кафе, где нам хорошо танцевалось вдвоём, Кира притихла.

У пансионата сели на теннисный стол в густой тени шелковицы, и я обнял Киру. Она покорно прижалась, позволив моей руке пробраться под платье. Я ощутил пальцами шелковистую гладкость внутренней стороны бёдер и мигом возбудился…

Вдруг Кира надавила рукой сверху так, что кончики моих пальцев, будто раздвинув лепестки скрытого цветка, погрузились в мягкую глубину. Кира прерывисто вздохнула, а потом резко отодвинулась.

— Что?.. — начал было я.

И умолк.

От стола спускалась тропинка, по ней я впервые проник в этот заброшенный сад. Сквозь чёрную крону шелковицы сквозил свет, осветляя выщербленные плиты. Между деревьев был проём, где днём виднелось море. Сейчас море исчезло, зато горели звёзды. Они образовали что-то вроде яркого венца, и я подосадовал, что не знаю, какое это созвездие.

Что-то вроде серебристого сияния поднималось над тропинкой к нам. Моё сердце замерло, потом начало прерывисто стучать.

Листва шелковицы над нами сделалась как серебряная филигрань…

И вдруг всё погасло. Исчезло серебристое сияние, а звёздный венец рассыпался на тусклые угольки.

Много раз я потом искал это созвездие в звёздных атласах через Интернет. Но не нашёл…

— Ты видел? — странным голосом спросила Кира.

— Да, какой-то свет… — пробормотал я.

Кира долго молчала.

— Это была женщина, — наконец прошептала она. — Женщина необычайной красоты, вся будто сотканная из света. У меня до сих пор мурашки бегут по коже. Кто это мог быть?

Я не ответил. Ещё недавно я остро хотел Киру, но теперь всё ушло. На душе стало тревожно, темнота и звон цикад угнетали. Я поцеловал Киру и простился. Она, кажется, недоумевала. Адресами обменялись ещё днём.

Я уехал утром, простившись с Нестором и потрепав за ухом Гелу. Странно, на сей раз она приняла это благосклонно. Малевич уехал ещё два дня назад, похудевший, но довольный брюнеткой. Крым разворачивал за окном автобуса свои открыточные красоты, а потом застучали по рельсам колёса.

Я жевал купленные дёшево груши и, глядя сквозь пыльное стекло, с досадой вспоминал Киру. Всего-то раз и был секс. Ну что же, скоро я забуду её. Женщин будет много в моей жизни…

Любовь — это нежный цветок и, когда срываем его, быстро вянет. Вянет и тогда, когда не срываем. Увядает от разлуки, от каждодневных семейных будней… Так думают обычно люди, и в общем правы. Я тогда не знал, что иные цветы клонятся, но не горят даже под огненным дыханием Армагеддона.