Сыскарь - Михей Абевега Страница 21

– Я забыла вручить вам подарки за ужином. – Она что-то протянула мне, предварительно положив на прикроватную тумбочку глухо звякнувшую тяжелую связку ключей.

Сидя в постели и нервно прикрывая одеялом все, что ниже пояса, я даже не сразу заметил, что княгиня держит в руках еще пару совсем небольших сверточков. И немудрено, я ж вовсю пялился на ее прелести.

Даже в тусклом лунном сиянии, едва пробивавшемся сквозь щели в неплотно зашторенных окнах, прекрасно видны были изящные линии молодого стройного тела, почти не скрываемые коротким полупрозрачным пеньюаром: невероятно узкая талия, плоский животик, крутые изгибы бедер, стройные и изумительно красивые ножки. Молодую женщину не портила даже маленькая грудь, не дотягивающая и до второго размера, но зато весьма призывно и трогательно нацелившаяся на меня темными ореолами сосков, просвечивающими сквозь тонкую ткань пеньюара.

Распущенные волосы свободно ниспадали на узкие и слегка покатые плечи, оттеняя дивную длинную шею. Княгиня, безусловно, была хороша. Нет, не хороша – она была великолепна. Но…

Что ж за хрень такая? Нет, так-то я, конечно, не урод. И с девушками у меня до сих пор все нормально было, много и довольно часто. Но там, дома, никто так откровенно на шею мне не вешался. Это, наоборот, девушек приходилось ублажать, обхаживать и уговаривать. А если дама к тому же была еще и замужем, тогда хоть наизнанку выворачивайся. Нужно было максимум усилий приложить, чтобы жертва любовной атаки решилась, переборов себя, нарушить брачные обеты верности. И ведь самое сложное – это уговорить бедняжку, преодолев моральные препоны и душевные терзания, сделать самый первый шажок. А вот потом уже все, как в омут с головой, и понеслась душа в рай. Хрен ее остановишь.

Но наш брат к такому привычен. Надо побегать, значит, будет бегать. Будет осыпать комплиментами, подарками и обещаниями, на худой конец, но не отступится, если заметит хоть малейшую слабину в обороне избранницы.

А тут что-то запредельно-нереальное. Я ж даже не думал ни о каких подкатах. Ну, может, только если совсем чуть-чуть, и то чисто теоретически. А они сами ко мне по ночам в постель прут, как немцы на Москву в сорок первом. Что орчанка, что княгиня эта. Но Фимка-то хоть свободной была.

– Вы мне не рады, Владислав? – Брови княгини изумленно выгнулись, а губки капризно надулись.

Так и не дождавшись, когда я, перестав тупить, приму у нее подарки, она, пожав плечиками, положила сверточки рядом с ключами. Уселась на краешек кровати, скромно сведя колени вместе и прикрыв их ладонями, словно пионерка-отличница. Невинно потупив взор, спросила:

– Все дело во мне? Я вам не нравлюсь?

– Как вы такое могли подумать, сударыня, – отчего-то осипшим голосом еле выдавил я из себя, – вы прекрасны и обворожительны. – Меня смущает лишь то, что я знаком с вашим мужем.

Тут я ничуть не кривил душой. И дело было даже не в боязни познакомиться с кулаками князя или же вовсе быть им пристреленным в состоянии аффекта – все это являлось лишь дополнительным сдерживающим фактором. Основная же причина была в другом.

Да, согласен, границы моих моральных принципов, скажем так, несколько раздвинуты. Но они есть! Да, я нередко до этого общался с замужними дамами. Но только если не был знаком с их мужьями. Руководствовался теми соображениями, что, если женщина изменяет мужу, этот придурок сам во всем виноват. Нужно было больше уделять ей внимания и ласки. И вообще, супруг, невидимый и неслышимый, как бы особо и не существовал для меня, являясь чисто абстрактной единицей. Натуральный парадокс Шрёдингера в действии.

Но вот жены друзей, приятелей или даже просто знакомых – это была запретная территория, какой бы красоткой женщина ни была.

А тут я провел со Снежиным целый день. Не сдружился с ним, конечно, но успел пообщаться. Так что на княгиню я хоть и смотрел с придыханием, мысленно пуская слюну, но совершенно не стремился забраться к ней в постель.

– Напрасно, господин Штольц, – печально склонив очаровательную головку, вздохнула княгиня. – Этот мой муж мною совсем не интересуется. Вечно где-то носится, где-то пропадает. Я безразлична ему, и наши отношения давно остыли. А вам, – она с надеждой глянула на меня, – мне показалось, я более чем интересна. Так к чему кивать на супруга, которому я не нужна?

– Ну что вы говорите? – Я старался смотреть своей очаровательной гостье в глаза, но взгляд самопроизвольно сполз на ее прелестную грудь. – У вашего супруга просто слишком много дел.

– Знаю я эти его дела, – отмахнулась от моих слов книягиня, от чего ее прелестные грудки слегка колыхнулись. – Днем, может быть, и дела, а после по девкам продажным шляется. Рассказывали мне.

Я не стал уточнять, кто ей такое нашептал. Думаю, это было совсем не важно. Я же не в курсе местной кухни. Тем более у князя могло быть полно завистников и злопыхателей. Мало ли кто и что болтает. А сам Снежин совсем не производил впечатления заправского гуляки. Вот об этом я княгине и сообщил. Но та лишь, кривовато усмехнувшись, взглянула на меня исподлобья и пожаловалась:

– Так это или нет, я не знаю. Но я молодая и здоровая женщина, а близость с князем у нас была больше года назад. Мне уже плевать, чем или кем он там занят. Вы должны меня спасти. Или прикажете мне уйти? – Она сделала вид, что собирается встать, но лишь этим и ограничилась.

– Как же я могу вам приказывать, сударыня?! Мне просто непонятно, почему я? Какой из меня спасатель?

– А кто? – негодующе всплеснула руками княгиня. – Здесь ведь все друг у друга перед глазами. Мы вращаемся в очень тесном кругу. Не с дворней же мне путаться! А вы, Владислав, никому пока не известны и проживаете в одном с нами доме. К тому же вы красивы, хорошо сложены и, надеюсь, умны. Вы ведь не можете не понимать, что в случае отказа глубоко раните мои нежные чувства? А ущемленное самолюбие отверженной женщины, господин Штольц, способно подвигнуть ее на самые ужасные безумства. Месть ее может быть изощренной и коварной. – Взгляд княгини хищно блеснул в темноте, зародив в моей душе тревогу и смятение. – Ничто не помешает ей вывернуть факты наизнанку и, представ перед всем миром жертвой, сделать вас виновным в своем унижении.