Запрет на вмешательство  - Макс Глебов Страница 21

Площадь лесного массива, в который мы вломились на «Ганомаге», была вполне достаточной, чтобы в относительной безопасности дождаться здесь уже недалекой ночи. Вот только, как оказалось при внимательном рассмотрении, не мы одни выбрали его в качестве временного убежища. Сателлиты фиксировали значительное скопление людей в восточной части леса. Кроме большой группы окруженцев, возможно даже какой-то организованной части, это никто быть не мог – не станут же немцы зачем-то забираться в лес и сидеть там, стараясь не себя не обнаружить. Своим эффектным появлением мы подложили этим людям первосортную свинью, как магнитом притягивая внимание врага к месту их дневки. Я, правда, надеялся, что задерживаться здесь на ночь они не планируют, но все равно чувствовал себя как-то неуютно.

– Нагулин, видишь вон тот овраг? – тронул меня за плечо сержант. – Прикажи пленному загнать бронетранспортер туда.

– Есть, – ответил я и перевел приказ механику-водителю.

Немец ощутимо занервничал. В том, что рано или поздно мы решим покинуть «Ганомаг», он и раньше не сомневался, но теперь, когда это стало фактом, пленный всерьез обеспокоился своей дальнейшей судьбой, он ведь больше был нам не нужен. Тем не менее, приказ немец выполнил беспрекословно, прекрасно понимая, что в ином случае он лишь приблизит возможные проблемы, а то и создаст себе их на пустом месте.

– Чежин, свяжи пленному руки за спиной, – приказал Плужников, когда бронетранспортер остановился. – Нагулин, спроси его, как привести машину в полную негодность, не устраивая здесь стрельбу и взрывы.

Минут десять мы курочили ломами двигатель и трансмиссию так выручившей нас машины, ибо оставлять исправную технику врагу сержант не желал категорически. Покончив с этим вандализмом, мы бросили истекающий маслом и рабочими жидкостями «зондеркрафтфарцойг» и углубились в лес.

Вскоре выяснилось, что я недооценил болезненность урона, нанесенного нами противнику. Устраивать на ночь глядя целую войсковую операцию по нашему отлову немцы не стали, но минут пятнадцать сосредоточенно долбили по лесу из гаубиц, а перед самым закатом справа от нас прошла пара Юнкерсов Ju-88, накрывших центральную часть леса бомбовым ковром из нескольких сотен мелких осколочных бомб СД-1. Сказать честно, нам очень повезло, что они сбросили свой груз не у нас над головами.

Все это время мы отсиживались в небольшом карьере, заброшенном еще до войны и успевшем густо зарасти молодыми деревьями. Фактически, это была внушительных размеров яма, в центе которой даже имелось небольшое озерцо с чистой на вид водой, которой мы наполнили опустевшие за день фляги.

– Товарищ сержант, неужели это мы им так перцу под хвост насыпали, что они аж авиацию по наши души прислали? – удивленно произнес Борис, провожая взглядом удаляющиеся немецкие бомбардировщики.

– По всему выходит, что да, – пожал плечами Плужников, – хотя, если честно, я тоже не ожидал такой бурной реакции.

– Эксцесс исполнителя, – пожал я плечами.

– Чего? – вытаращился на меня Борис.

– Поясни, Нагулин, – сержант тоже посмотрел на меня с интересом.

– Командир пехотинцев, которые выгоняли нас из леса, наш отряд не видел и численность его себе не представляет. Он слышал интенсивную стрельбу, причем в общей массе звуков четко выделись выстрелы противотанкового ружья – оружия, которого у немцев с собой не было. Потом его люди были обстреляны из пулемета и винтовок, а когда они вырвались на опушку – увидели разгромленную маневренную группу и удирающий бронетранспортер. Что мог немецкий офицер доложить вышестоящему начальнику? Операция провалена, это очевидно. Понесены большие потери в людях и технике, это тоже факт. Кто будет в этой ситуации крайним, объяснять не надо, а значит, что делает офицер? Докладывает о столкновении с крупным и хорошо организованным отрядом противника, имеющим на вооружении противотанковое оружие, с помощью которого и была уничтожена бронетехника его подразделения. Силами пехоты преследовать врага он не имел возможности и максимум, что смог сделать – обстрелять отступающий на захваченном «Ганомаге» арьергард диверсионного отряда противника. Зато он выслал разведку, которая установила направление отхода врага и примерный район его дислокации. Дальше объяснять?

– Не, – качнул головой Борис, – дальше мы сами видели.

– Так, – напряженно произнес сержант, поднимаясь, – Чежин и Шарков, остаетесь с пленным и готовите лагерь к ночевке. Огонь не разводить. Провести ревизию имеющегося продовольствия и боеприпасов. Вернусь – доложите.

– Есть!

– Нагулин, за мной! Нужно осмотреться на местности.

Мы выбрались из бывшего карьера, и отошли от лагеря метров на двести. Уже ощутимо стемнело, и видимость оставляла желать лучшего, но сержант вытащил меня сюда явно не для разглядывания кустов и деревьев.

– Догадываешься, зачем позвал? – словно услышав мои мысли, спросил Плужников.

– У вас накопилось ко мне множество неприятных вопросов, товарищ сержант, – ответил я, обозначив легкое пожатие плечами, – и вы хотите получить на них ответы.

– Накопилось, – согласился Плужников, – и действительно неприятных. Ты откуда немецкий знаешь, боец?

Вопрос этот рано или поздно мне обязательно должны были задать, и, я был уверен, что зададут его не раз, поэтому заранее подготовил по возможности непротиворечивую историю, хотя, конечно, понимал, что шита она белыми нитками и по-настоящему серьезные люди в нее не поверят. Врать сержанту мне отчаянно не хотелось, но ситуация обязывала, и, внутренне вздохнув, я начал излагать:

– Моя родная бабка, Имма Клее, была чистокровной немкой из семьи крестьян-колонистов, перебравшихся в Россию в конце прошлого века. Как уж они встретились с моим дедом, я не знаю. Слышал только, что было это уже после переезда нашей семьи в Сибирь. Подробностей мне никогда не рассказывали. У нас к бракам с иноверцами относились, скажем прямо, сугубо отрицательно, и бабке пришлось очень непросто, как и деду, впрочем. Но любовь – штука всесокрушающая, особенно при грамотном применении, и своего они добились. Имма оказалась еще той штучкой, и задвинуть себя в угол никому не позволила, настояв на том, что ее дети будут говорить по-немецки не хуже, чем по-русски. Дед ее поддержал, да и сам лет через десять после свадьбы уже свободно говорил на родном языке жены. Вот так и пошло. Я-то бабку помню довольно смутно, только по раннему детству, но основам немецкого меня учила именно она. Сильная была женщина, повезло с ней деду, жаль только умер он рано, я его не помню совсем. Дальше меня учил отец. В тайге зимы длинные и скучные, а я с детства любил учиться, благо книг разных в нашем доме всегда хватало – не бедная семья была.

– Бабка, значит, – прищурился Плужников, – ну, допустим. А как объяснишь, что на незнакомой местности ориентируешься, как во дворе собственного дома, и географию знаешь, как будто специально учил карту предстоящих боевых действий?

– Так специально и учил, товарищ сержант, – с искренним удивлением ответил я, заставив Плужникова ощутимо дернуться. – Я же говорил уже, что с детства имел тягу к знаниям, а география – вообще одна из моих любимых наук. Вы думаете, я только карту Советского Союза знаю? Ничуть не бывало. Ту же Германию, будь она неладна, я знаю не хуже. И Англию, и САСш, вплоть до столиц и основных городов каждого штата. Если хотите проверить, можете выбрать любую страну мира, и я назову вам ее столицу, пару крупнейших городов, опишу, где она находится на глобусе, какие там наиболее крупные реки и горы и какие народы ее населяют, а если надо, то и примерную карту нарисую…