Вопль археоптерикса - Андрей Загородний Страница 20

– Вон она торчит, – сказал Галюченко спокойно и между делом, как если бы сказал: «Садитесь кушать, все остыло», и кивнул на рукоятку, видневшуюся чуть поодаль на вытоптанном месте. – Сам же вчера бросил в мелкого, того, что из костра ужин утащил. Не стыдно, не?

– О! Она, – невозмутимо выдернул из земли отвертку Алексей и как ни в чем не бывало спросил Прошу: – А чего противогаз притащил?

Тот сопел и пытался отсоединить заклинившую крышку фильтра. Открыл. Понюхал. Покачал головой.

– Вкусно это точно не будет, слышал, такая вода напоминает фурацилин. Но хоть травиться перестанем.

Мы молчали. Фурацилин употреблять тоже как-то не тянуло, хотя, наверное, именно он и был бы к месту после употребления местной воды. Проша оторвался от противогаза, обвел нас глазами, восторга не увидел.

– Коробки-фильтра надолго не хватит, но попробуем хотя бы.

– Мне это нравится, – не очень уверенно сказал Галюченко. – А куда воду лить-то?

– В маску, – еще неуверенней сказал Проша, взял блокнот, карандаш и посмотрел на нас.

Написал «фильтр» и нарисовал перевернутый противогаз.

Костя заглядывал через плечо, Галюченко даже привстал. Я со своего места видел рисунок перевернутым, и это вдруг напомнило детство.

…Мама рисует брату зайца, я напротив нее стою. Мне-то давно понятно, что это заяц, еще только уши показались. Я этому мальку подсказываю. А мама говорит: «Нет, это не заяц, Миша» – и рисует кота вверх ногами. Ноги у кота толстые, как уши у зайца, и спина дугой. Мама смеется.

Как они там сейчас с бабушкой в Ленинграде? А мы как идиоты здесь, в прошлом, застряли. Хоть Мухалев и сообщал, что самое страшное позади. И мама написала наконец-то письмо: «Миша, у нас все хорошо, жизнь налаживается», так и я ей написал: «Мама, не переживай, у меня все отлично».

Написал после того, как экипаж Рябцева подбили, ребята свалились далеко за линией фронта. Ничего о них не известно. Вот такое получалось «отлично»…

А иначе нельзя, иначе как? И здесь тоже. Все молчат, будто и нет войны, но она есть. Знает экипаж друг про друга все. Что у меня отец, мостостроитель, где-то на Западном фронте, не слышно о нем вот уже полгода; Колька, брат, связист новоиспеченный, только окончивший курсы, последний раз писал – отправляют на Северный фронт.

Галюченко вообще ничего не знает про своих. А что там знать, там немцы. Из оккупации писем не пишут. Костя говорил, его семья за Урал должна была с заводом уехать. А добрались ли, неизвестно. Ну, да завод пока доедет… Алешка тоже про своих ничего не знает, только сестренку повидал в Курске в начале войны. Там госпиталь стоял, в котором она работала, а авиаполк Алексея эшелоном передислоцировали. На въезде в город он из вагона выпрыгнул. Пока поезд по городу все железнодорожные стрелки проходил, пока вагоны-паровозы цепляли-отцепляли, и найти сестренку успел, и поговорить. Рассказывал, что те три дня будто отпуском обернулись…

Я увяз в воспоминаниях, которые навалились как-то совсем неподъемно, потянулись одно за другим. Пытаясь переключиться, все смотрел на рисунок Проши и вроде ничего не видел. Но смотрел. И улыбнулся наконец. Противогаз его был похож на воздушный шарик, который почему-то перевязали шлангом.

А Прохор тем временем очень серьезно рисовал и говорил:

– Удобно, он резиновый. Правда, мелковат, мало воды войдет. Вот сюда, где шланг, прокладываешь ткань, сверху – песок, потом угли, еще кусок ткани воронкой.

– Как творог бабы сцеживают, – кивнул Галюченко. Как эти самые бабы творог сцеживают, я не видел.

Поэтому активное участие принял только на самой последней стадии, когда Проша уже собственный носовой платок в озере выстирал, покрутил над головой, как бы проветривая, расправил и засыпал сверху песком. Заняло все это половину противогаза. Физик недовольно моргал:

– Песка много насыпали, воды мало войдет.

– Ничего, понемногу наливать будем, – выставил на него ладонь Петр Иваныч, – зато чище получится. Пробуем, товарищ капитан?

– Давай заливай, Петр Иваныч.

– А емкость! – торопливо крикнул Проша. – Емкость для очищенной воды забыли.

– Костя, дай-ка мою емкость, вон, на пеньке, – сказал Алексей, кивнув на свою кружку, еще утром бывшую банкой с тушенкой.

Я хмыкнул. Думаю, смотрелись мы со стороны, как пятеро обезумевших робинзонов с этим противогазом и тряпками. Бортстрелок торжественно влил воду из кожаного ведра в резиновую маску. При этом морды у всех были серьезные, как при пуске Днепрогэса или еще серьезнее.

Вскоре в кружку потекла тоненькая мутная струечка. Цедилась вода медленно.

– Отфильтровалась, называется, – сказал в тишине Константин. – Мутная же.

– Ну, не знаю, – ответил Проша, – чуда я не обещал. Песок должен убрать мусор, а фильтр от противогаза – вредные примеси. Наверное, и обеззаразит воду. Но посмотрим.

Воды набралось с полстакана. Петр Иваныч скомандовал:

– Нужна проба.

Пробовали по очереди, причмокивали губами.

– Микробы точно все сдохли, – сказал Костя глубокомысленно.

– Пить неочищенную приятнее было, – кивнул я. – Пожалуй, эту водичку только в виде лекарства употреблять можно.

Все согласно заговорили хором.

– Тут и так не знаешь, отчего кони двинешь, еще вода ваша! – услышал я Алешку.

Точно, редкостная гадость, сплошная химия.

– Предлагаю делать именно это – употреблять ее в виде лекарства, – вклинился Прохор.

– Хорош горланить! – крикнул через этот хор радист, ткнув ножом одну из птичек, запекавшихся в углях. – Будто водки по полстакана на нос жахнули! О! Может, вода так действует, Проша, это надо изучить! – и покосился на меня. Артист, одно слово. – А птеродактиль в стадии готовности. На обед!

Водки по полстакана… Нет, хоть и жаль. Но выглядим мы точно как водки шарахнули. Видел бы кто нас, в трусах, сапогах и с коробкой от противогаза! Красавцы, сказал бы Мухалев. Это как однажды по улице шел, а мальчишка кораблик пускал в ручье. Я отчего-то шел и за корабликом глазами следил, отпустить не мог. Загляделся. Кораблик хорошо так летел, как на парусах, не вляпался в грязь, прошел быстрину, мальчишка его подхватил, а я рассмеялся. И потом еще долго шел по улице и улыбался, как дурак. Может, кто и за пьяного принял.

– А что, Проша, – тихим голосом за моей спиной обратился к физику Алексей, – какова формула получения самогона в условиях, крайне приближенных к диким?

Тут Костя опять заголосил:

– Обед!

И я не услышал, что ответил Проша по поводу получения самогона. Петр Иванович настырно нацедил воды целый котелок, и чай теперь сильно отдавал лекарством. Правда, физик сказал, что фильтр, может быть, промоется и вода пойдет лучше. Костя недовольно прогундел, что простит какому-нибудь местному гаду, если он прокусит эту чертову противогазную коробку. Алексей хмыкнул, но ничего не сказал. Мне же не давала покоя одна мысль.