Настоящик. Сборник рассказов - Александр Бачило Страница 20

Когда замаячила весть об амнистии, Сухотин чуть не в пляс пустился – уверен был, что его, хоть не с орденоносцами, но вторым эшелоном обязательно выпустят, ведь не виновен он ни на полпальца – дураку понятно! Тем более Сталину...

Однако вот подзамялось дело. Гошка сам не свой ходил, пятый угол искал, почернел, доходить совсем с горя начал и однажды даже надзирателю в сердцах крикнул, мол, боитесь вы, кабы в Кремле про ваши дела не узнали! Еле отлежался потом... А тут и зима пришла, октябрь. Бураны зарядили.

И вот как-то метельным таким утром довелось нам троим – мне, Гошке, и Саньку Вакуленко, тоже из нашей бригады, слегка у повара подшестерить – тащить из зоны в зэковскую кухню на руднике всю сменную пайку – четырнадцать буханок, да крупу, да соль, да гидрожира полкило в котелке. Нелегка поклажа, однако за право нести мешок и драки бывают. А как же! Человек при кухне – это кум королю и сват министру. Совсем дураком надо быть, чтоб в такой счастливый день голодным спать лечь.

Понятно, поставили нас в переднюю шеренгу, чтобы конвою виднее, да и свои сзади приглядят, не дадут погужеваться в дороге. Каждому ведь хочется пятерню в мешок запустить и горстями крупу в рот сыпать, потому и следят друг за другом надежнее вертухая. А буран завывает!

– Шире шаг! – начальник командует. – Не растягиваться!

Сам бы попробовал – с мешком на плечах да без дороги. Сугробов намело так, что не поймешь, где шоссейка, а где целина. Спины передних конвойных поначалу еще маячили, а как вышли в чистое поле – все, марево непроглядное.

– Не отставать, мать вашу! – орет начальник, волнуется.

Зря только глотку надсаживает. Вряд ли кто его слышит дальше нашей шеренги. У бурана-то глотка позычней будет.

– Да вы что, сучье племя?! Прятаться?! – голос, вроде, близко, а человека не видать. – Передняя шеренга! Бегом! Пристрелю!

Припустили бегом. Черт его, шального, знает. И правда еще пальнет с перепугу. Бежим, бежим, боками друг о друга тремся, чтоб не потеряться, мешки на спинах прыгают, котелок звенит, хлебушек, только из хлебопечки, так щекотно через дерюжку попахивает – аж брюхо сводит! Но что за напасть – не можем нагнать конвой!

– Стой, мужики! – ору. – Куда-то нас не туда понесло!

Но Гошка машет уверенно, за мной, мол, не боись. Пробежали еще шагов пятьдесят. Нет, явно дело нечисто. Остановились, оглянулись – и задних не видно. Ждали, ждали – не нагоняют!

– Эй, – зову, – гражданин начальник! Мы заблудились!

Вдруг Гошка меня в бок как пихнет!

– Молчи!

Мы с Саньком на него уставились.

– Почему?

– Вы что, не понимаете? – мешком тряхнул. – У нас жратвы на месяц! Ходу даем! Воля сама под ноги ложится!

Я даже растерялся.

– Это – воля?! Занесет в сугробе, так что ни одна собака не отроет!

– Вот и хорошо, что не отроет! – Гошка рад. – И след не возьмет! Когда и двигать, как не в такую погодку! Пока погоню снарядят, мы уж на полпути будем!

– На полпути – куда?

– Я уж знаю, куда! – кричит в ухо. – Доведу, не сомневайтесь!

Я на Санька посмотрел, вижу, мнется.

– В тундре смерть верная. Лучше вернуться...

– Куда вернуться?! – Гошка чуть не плачет. – Думаешь, лейтенант тебя караваем встретит?!

И, будто в ответ, сейчас же откуда-то – тра-та-та-та! Очередь.

– Вот тебе каравай! – Сухотин плюнул в снег.

– Да это они сигнал подают! – не сдавался я. – Поняли, что мы заблудились. Пошли!

– В кондей посадят, – вздохнул Санек. – У них и в погоде зэк виноват...

И тут к вою ветра прибавился тошный такой посвист – с фронта я его не слышал. По над головой так фить-фить. И снова глухо простучала вдалеке очередь.

– Сигнал подают?! – гаркнул Сухотин. – Да они палят от пуза веером, лишь бы нас положить!

Тут уж переминаться с ноги на ногу некогда стало. Подхватились и бежать. В какую сторону – неведомо, лишь бы от пули уйти...

Пурга утихла только на третий день. Солнышко проглянуло, идти стало легче. До тех пор, как ни старались, не столько шли, сколько отсиживались в норах под снежными застругами, жгли стланик да ольху, дремали, угревшись кое-как в берлоге.

Солнышку не рад был только Гошка.

– Самолет могут послать.

Чуть развиднелось, погнал в дорогу, каши сварить не дал:

– Во-первых, дым заметен, а во-вторых, спичек только коробок, экономить надо...

Ну, что, почесались да пошли. Пойдешь, когда они вдвоем подгоняют – мороз да Гошка.

– Куда ж он вел-то вас?

– Куда! На Кудыкину гору! Извиняюсь. Мы с Саньком и сами все допытывались, далеко ли еще. Но Гошка только отмахивался.

– Ишь, торопыги какие! Терпите! Идем неплохо, жратва есть, чего еще?

– Жратва и в лагере была, – Санек бурчит. – Небось, прожили бы кое-как... до амнистии.

Гошка аж мешок уронил.

– Да ты с головой или нет?! Мы же зачем и пошли – правду добыть! Зажилило начальство нашу амнистию, сидит, под жопу личные дела подложило, и все у него шито-крыто! А Сталин-то и нет знает! Вот, горюет, хороший боец был Санек Вакуленко, да жаль, погиб смертью храбрых!

– Как это так – погиб? – удивился Санек.

– А где ж он? – Гошка закинул мешок на плечо и зашагал дальше. – Приказано было всех ошибочно замордованных отпустить, так? Если нет Санька, значит сгинул в рудниках, дошел на общих. Либо, в самом деле, оказался враг.

– Какой я тебе враг?! – Санек чуть не с кулаками.

– Вот то-то и оно! – Гошка лыбится. – Мало ли куда начальство наш список сунуло – во враги ли, в покойники. А тут, представь, вдруг открывается дверь в Кремле, и входишь ты. Разрешите, мол, доложить, товарищ Верховный главнокомандующий. Боец Вакуленко жив-здоров и готов следовать по месту проживания, при всем параде и с боевыми наградами! Чудак-человек! Мы ж не только себя, мы всю республику Коми на волю выпустим! И Нарымский край в придачу.

Санек и челюсть отвесил. Вона как Гошка распланировал! А я посмеиваюсь.

– До Кремля далеко. А и близко было бы – кто нас туда пустит?

Но у Гошки на все ответ.

– Нам в Кремль и не надо. Нам только до связи добраться, дальше не учи. Доложим по всей форме...

Так это резонно рассказывает, аж в носу чешется. Санек идет, чуть не всхлипывает – очень ему хочется Верховному доложиться. Но меня на голый энтузиазм не возьмешь.

– Ну, дойдем мы, положим, до Инты. Та же зона, только больше. Ну и что? Ни одежки, ни бумажки. Кто такие? Откуда? Там же нам крылья заломают – и на нары. А уж к телефону и подступиться не дадут.