Эхо войны - Дмитрий Заваров Страница 20

Медленно, глядя под ноги, приблизился к трупу. И вначале даже не понял – показалось, что внутри одежды находится высушенная мумия: иссиня-белая кожа натянута так сильно, что отчетливо видны кости, переплетенные веревками сухожилий. Чрезвычайно тощая шея – по сути, один позвоночник. И дистрофичные пальцы с набухшими шарами суставов. Нет, кожа все-таки не натянута – видно, как она свисает по бокам складками, кое-где даже подперта снизу стеблями травы. Это больше похоже на скелет, накрытый мягкой материей.

И на спине, между лопаток, заметно смещенный вправо, какой-то странный узор из сероватых точек… точнее – мелких дырочек. Рисунок чем-то напоминает морскую звезду, только с четырьмя лучами: два щупальца идут вниз, параллельно изгибу ребер, а два наверх, с заходом на шею…

Трава возле тела примята только в одном месте – от тропинки тянется прямая линия к голове. Я обернулся на стоящих поодаль коллег.

– Это я подходил, осматривал, – правильно понял невысказанный вопрос шеф.

– И я тоже, – встрял Сан Саныч.

– Куда ж без тебя, – проворчал я под нос.

Подошел, склонился над трупом. Нигде ни капли крови, пятна на одежде тоже отсутствуют. И никаких запахов, не считая въевшейся в гимнастерку кислой костровой вони.

Лицо мертвеца было уткнуто в землю, я видел только заросший черным волосом затылок и острый край ушного хряща. Смотреть на лицо не хотелось – за пять лет работы в МУРе я, конечно, повидал трупов, но чутье подсказывало, что вид этой мумии мне запомнится надолго.

– Рядовой Кузьмин, – сказал мне в спину Мощин. – Примерно в половине пятого отправился за водой. Через десять минут хватились, пошли искать. Не нашли. Сам знаешь, ночь была темная. Как рассвело – обнаружили. Согласно инструкции, ничего не трогали.

Странно выглядел труп рядового Кузьмина. Странно и страшно. Создавалось полное ощущение, что из него выкачали всю жидкость. Преодолевая брезгливость, коснулся кожи на спине, провел пальцем: сухая, как нагретая на солнце тряпка, даже еле слышно шуршит. Человек на семьдесят процентов состоит из воды…

Я резко поднялся и чуть не упал – перед глазами опять все поплыло. Выдохнул, выровнялся. Неспешно вернулся на тропинку. Шеф с Сан Санычем подошли ближе.

– Знаешь, Леша, как делают оливковое масло? – спросил Мощин.

– Из оливок, – уверенно заявил Минаев.

– Из оливок, – согласился полковник. – Ягоды прокатывают по поверхности, утыканной шипами, и из них вытекает сок.

– Я думал, их выжимают, – сказал Минаев.

– Потом выжимают. Но это уже второй сорт. Лучшее масло вытекает само.

– Допустим, задеты яремная вена и сонная артерия, – сказал я. – Допустим, вытекла кровь. Но тут вытянута вся жидкость. Даже если катком по нему проехаться, так не выжмешь.

– Какой-то прибор подключили, – подал мысль Сан Саныч. – Вон как раз следы на спине от игл.

– Зачем? – Я свирепо посмотрел на него. – Кому придет в голову ночью пробраться с этим прибором на наши позиции и напасть на солдата?

– Откуда я знаю? – Сан Саныч пожал плечами и сместился за полковника.

– Саша, сходи-ка, посмотри, где там санитарная команда заблудилась, – попросил шеф.

И, дождавшись, когда фигура Минаева скрылась за деревьями, поманил меня пальцем, как ребенка, которому обещают показать что-то интересное. Вслед за полковником я спустился к реке, пригнувшись, пролез под навес из веток. Здесь знакомо воняло тиной и древесной гнилью. В переплетение подмытых рекой корней вдавался небольшой заливчик.

Мощин подошел к самой воде, шагнул в сторону и снова поманил пальцем. И когда я подошел, тем же пальцем ткнул вертикально вниз. На сырой земле среди отпечатков солдатских ботинок выделялся глубокий след босой ноги. Или, вернее сказать, лапы: огромный, сантиметров сорок, узкий, с длинными узловатыми пальцами, заканчивающимися толстыми когтями.

– Видел? – спросил шеф.

– Видел, – поколебавшись, ответил я.

– Молодец.

Полковник несколькими энергичными ударами втоптал страшный след в землю, потом заботливо забрал из моих рук коробок и помог прикурить.

Мы выбрались из зарослей на солнышко, но озноб, прихвативший у реки, все никак не отпускал – видимо, сказывались последствия контузии. А шеф негромко рассказывал, и от звуков его тихой речи меня вроде бы знобило еще сильнее.

– Заметил, как фрицы по ночам осветительные ракеты пускают, нет? Я давно обратил внимание. Они их вешают не над рекой, а четко над своими позициями, чтобы себя освещать. По сведениям аэросъемки, у них там круговая оборона. Ну это и разведчики неоднократно докладывали. Я твоего «языка» сегодня поспрашивал. Сволочь вы, конечно, отпетую приволокли… юлит, егозит, а у самого шеврон «старого бойца» на рукаве. Говорит, что прикрывают тут брод. А оборона по кругу, чтобы от партизан защищаться. Нет тут никаких партизан. Воткнул ему шило в мягкое место… да. Пришлось. Пошел чесать что-то о демонах, что возле позиций бродят. И о поселке Чернобыль, он там рядом, в паре километров левее. Вот там у фрицев что-то происходит. Там работают какие-то «инженеры» из самого Берлина. Что делают, он, понятное дело, не знает. Но ночевать эта компания, человек десять, возвращается к ним в полк. Хотя в Чернобыле много домов, в том числе и каменных – поселок довольно крупный. Но совершенно пустой. Ни людей, ни зверей. И никому не велено туда соваться. Понял?

– А где этот язык? Забрали?

– Забрали. Но с возвратом. Можешь, когда они закончат, сам с ним поработать.

Пока мы стояли возле тела, ожидая санитаров, я все думал о том, что же тут произошло. Точнее, не думал, просто прокручивал в голове увиденное – думать мешал когтистый след, отпечатавшийся на илистом берегу. Мистификация? На кой черт и кому она нужна? Может ли это быть правдой? А если может, то что это, черт возьми, за правда? Ее только не хватало на мою бедную контуженую голову. Понятно, почему Мощин так нервничает. Ничего, пусть понервничает. У меня, видите ли, когда труп в морге шевелится – гипноз, а у него, когда какой-то вурдалак на солдат нападает – это необъяснимый, но факт. Впрочем, злорадство быстро улеглось, осталось только искреннее сочувствие к шефу, которому предстоит как-то оформлять все в рапорт.

Пришедшие бойцы медслужбы были проинструктированы в том плане, что об увиденном никому ни слова: полковник и корочкой помахал, и трибуналом постращал… Не знаю, может, и сработает. Все равно слухи поползут, не эти, так те, кто нашел, растреплют, если уже не растрепали. Солдаты подняли тело, чтобы положить на носилки, и я увидел, как длинно провисла снизу кожа, будто киль у лодки. Когда стали переворачивать труп, я отвернулся – интуиция по-прежнему подсказывала, что лица мне видеть не нужно. И я перевел взгляд на сержанта Минаева, у которого интуиции, судя по всему, не было, поэтому он вдруг шумно икнул, постоял в коротком раздумье, и побежал к ближайшей сосне опорожнять желудок. Так тебе и надо, канцелярская крыса.