Башня континуума - Александра Седых Страница 20

— Послушайте, я не имел в виду ничего плохого. Просто у вас был такой вид…

— Какой?

— Будто вы чем-то ужасно расстроены. Ладно. Это меня не касается. Забудьте, мисс…

— Миссис Лэнгдон, — пробормотала она.

— А имя у вас имеется? Или мистер Лэнгдон, кем бы он ни был, так и обращается к вам — миссис Лэнгдон?

Черт! Почему он не мог захлопнуться, хоть тресни? Она смотрела на него. Глаза у нее были такие синие, что хотелось ущипнуть себя за локоть и спросить, не сон ли это. Ресницы длинные-длинные. Маленький упрямый подбородок, аккуратный носик, губы, сочные, как пригоршня спелой вишни. Фигурка, невзирая на излишнюю худобу, весьма соблазнительная. Ножки просто чудесные, очень стройные, очень аккуратные. Ей было года двадцать три, может, двадцать четыре.

— Шарлотта, — проговорила она едва слышно.

— Рад познакомиться…

— Попробуйте креветки.

— Мне что-то…

— Или гребешки, очень свежие.

— Пожалуй, воздержусь.

— Тогда сардинки, — предложила миссис Лэнгдон с отчаяньем.

Сардинки Киту не понравились. У них был на редкость унылый вид. Как и у миссис Лэнгдон, честно говоря. Ох. Тоска.

— Благодарю, я не голоден, поужинал дома.

Она сглотнула.

— Вы меня теперь уволите?

Кит все еще пытался подобрать подходящие слова, чтобы извиниться за неуместные, спонтанные, идиотские заигрывания, и ее слова застали его врасплох.

— Уволю? За что?

— Я уже шесть лет работаю в магазине Либера, и за это время у меня не было ни единого нарекания… вы можете написать на меня жалобу… моя работа — не Бог весть что такое… но четыре сотни в неделю никому не помешают…

— Написать на вас жалобу? Зачем? Кому?

— Вам, наверное, не понять, для вас четыре сотни в неделю — просто не деньги, но… люди голодают, — закончила она свою маленькую взволнованную речь, почему-то впадая в обличительный пафос.

Кит ничего не мог понять. И кто тут после всего ненормальный.

— Голодают? Как — голодают?

— Ну? Как? Им нечего есть… — проговорило прелестное синеглазое существо, заметно падая духом.

— Возможно, я неправильно вас понял, но лично я не вижу здесь ни одного голодающего. По мне, так этим певцам разложения, меланхолии и декаданса не мешало бы похудеть, уж больно раскормленные у них, лоснящиеся, самовлюбленные физиономии.

Ей не понадобилось смотреть по сторонам, чтобы понять, что в данном случае лорд Ланкастер безоговорочно прав, шах и мат.

— Не здесь, — пролепетала она, тушуясь, — но… в мире…

— Милая девушка, вы все равно не адресу. Я не политик. Вот мой зять, например — да, он политик. Так вот, когда речь заходит о голодающих, он всегда предлагает действовать радикально.

— Накормить этих несчастных людей? — наивно предположила прекрасная цветочница, по совместительству ужасная официантка, приобняв поднос с морскими закусками.

— Нет. Повесить этих несчастных людей. Чтобы другим неповадно было, — отчеканил Кит.

— Боже, — вырвалось у нее, — вы серьезно?

— А вы? Вы что, решили, что я уволю вас оттого, что вы отказались со мной пообедать? За кого вы меня принимаете? Уж не говоря о том, что я мог бы схлопотать за такие штуки серьезный судебный иск. За домогательства.

Ее щеки слегка порозовели.

— Да. Простите. Это все, конечно, страшно глупо, но я ужасно боюсь потерять работу. Это для меня все.

— Ваша работа?

— Да.

А как же муж. Дети? Любимая комнатная собачка? Подружки? Разные женские глупости вроде шляпок и перчаток? Кит не понимал, отчего ее слова настолько взволновали его.

— Идите домой, — велел он ей.

— Я не могу пойти домой… мне надо работать.

— Ваше рвение, как и заботы о голодающих, весьма похвальны, но уже очень поздно, гости сыты и довольны, а что касается душеньки Серафины, ей не до вас.

Леди Милфорд и впрямь уже была настолько накачана шампанским и Мыслераспылителем, что едва соображала — на каком свете находится. Вокруг нее толпились почитатели и воздыхатели, заглядывая глубоко в декольте ее персикового платья в облипку.

— Ой… вы думаете, я правда могу пойти домой?

— Да. Идите. Нет, сардины оставьте… они еще могут понадобиться голодающим.

— Ой! Извините. Спасибо. До свидания.

— До свидания, — вежливо отозвался Кит.

Миссис Заботы о Голодающих покинула его, и он с легким сожалением проводил взглядом ее ножки. Потом немедля Кит дал себе строжайший зарок больше никогда и ни за какие коврижки не являться на перфомансы и прочие светские мероприятия без законной супруги. Потом Кит выкинул все это из головы и погрузился в мысли о по-настоящему важных и серьезных вещах.

Он стал думать о Копилке.

Он любил это здание. Страстно, неистово любил. Кит унаследовал эту любовь с текущей в его жилах кровью, и она жила глубоко в его сердце. И оттого его доводило до полнейшего исступления, когда это чудесное создание, это грациозное существо (а он не воспринимал Копилку иначе, как живое существо) использовали в качестве трамплина в вечность.

Да. Трамплин в вечность. Звучит паршиво. Будто заголовок статьи в дрянной бульварной газетенке. И все же, факт оставался фактом — Копилка притягивала самоубийц всех мастей, всех степеней сумасшествия и отчаянья подобно магниту. Самоубийцы открывали окна, забирались на подоконники и с ужасной высоты прыгали вниз.

Надо заметить, что Копилка превратилась в трамплин в вечность с того момента, как была построена, причем это был расхожий и общеизвестный факт в ряду прочих расхожих и общеизвестных фактов. Просто все знали, что подобное случается, как знали, например, что зимой идет снег и холодно, а весной распускаются цветы и щебечут птички.

Кит тоже знал об этом, разумеется, но до какого-то момента воспринимал проблему теоретически и отвлеченно… до тех пор, пока ему не исполнилось девятнадцать. Тогда отец официально ввел его в совет директоров Корпорации и назначил своим заместителем. Еще через два месяца после того радостного события Кит получил свой экземпляр отчета по самоубийствам в Копилке.

Документ был снабжен грифами СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО и СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО и составлен в трех экземплярах. Один отправлялся начальнику службы безопасности Корпорации. Другой — директору Правления Делового Центра. И третий — совету директоров «Ланкастер Индастриз». Итого, о содержании документа были, в общей сложности, осведомлены двадцать пять человек, все — высшие должностные лица Корпорации, причем за разглашение сверхсекретной информации им грозили невероятные штрафы, увольнение и чуть ли не пожизненное тюремное заключение.