Теща Дракулы - Анастасия Монастырская Страница 20

Люди — враги всяких затруднительных предприятий.

Николо Макиавелли «Государь»

— С тех пор, как ты узнала о княжеском пире, ходишь, сама не своя, — Рацван нежно поцеловал жену. Аргента кольнула взглядом и холодно отстранилась. — Что с тобой, родная?

Аргента бездумно взглянула на нарядное зеленое платье, украшенное серебристой вышивкой и после некоторого раздумья решилась:

— Сон давеча нехороший снился. Про тебя, про меня, и про дочек наших. Не надо нам ехать, Рацван. Ничего хорошего не выйдет.

— С каких это пор ты стала снам доверять? — рассмеялся Рацван. — Не узнаю тебя.

— Сны разные бывают: светлые, дурные и вещие. Этот — вещий.

— С чего взяла?

— Знаю. Просто поверь мне, — она с надеждой посмотрела на мужа. — Давай дома останемся, а?

Рацван разозлился:

— Бабьи сказки — твои сны. Если к Виорике ехать не хочешь, так и скажи. Иванне скоро тринадцать исполнится, пора сватов принимать. А где ей мужа найдем, коль из дома не выезжаем. И тебе развеяться надо. Крутишь волчицей по дому, покоя не зная. Скучно со стариком-то.

— Какой ты старик? Молодым за тобой не угнаться. — устало ответила Аргента. — Да и Иванне куда торопиться? Пусть в девках побольше посидит, здоровее будет. На Виорику погляди — одна тень осталась. Иссохла вся от слез и волнений. Раннее замужество не к счастью.

— А наше? К счастью? — тихо спросил Рацван и вышел, хлопнув дверью.

Аргента бросилась было за ним, да вовремя остановилась.

— Не надо было про сон говорить, — мысленно укорила себя. — Знала ведь, что Рацван ни гадалкам не верит, ни снам. Да и по дочке соскучился. Его теперь дома не удержишь, а надо бы…

Ох, не к добру было ей то видение. И вороны сегодня над домом кружили, накликая беду. Она посмотрела на свои руки. Тонкие пальцы, унизанные кольцами. На бугорке Венеры выступили вены. Красивые руки, чистые, благоухающие Ни капли крови на них. Она вновь вспомнила сон. Каково это — убить мужа?

Белые ноги, исколотые чертополохом, обвивали шипящие змеи. Она брела по болоту, пока не очутилась на большой поляне. В окружении матерых волков ее ждал Дракула:

— Ну, здравствуй, любая. Заждался тебя.

В стороне, преклонив головы, покорно ожидали своей участи Рацван и Виорика. А в глубине леса звала матушку Иванна. В ответ раздавался протяжный вой.

— Выбирай, — сказал князь. — Либо я, либо они. Думай быстрее — ночь кончается.

— Тебя выбираю, твое величество, — не колеблясь ни минуты, прошептала Аргента.

— Тогда убей!

В ее руках оказался кинжал. Виорика умоляла о пощаде, валяясь в ногах матери. Странно, но Аргента совершенно не испытывала жалости к дочери, напротив, наслаждалась ее беспомощностью и унижением. Рацван молчал, и в этом молчании было все: и любовь, и ненависть, и презрение. Не вынесла любви: полоснула наотмашь, а попала в сердце.

— Пей, счастье мое, пей, пока горячая…

Захлебываясь, она глотала кровь мужа и дочери, а после…

Аргента до сих пор краснела, когда вспоминала, что было дальше. И это этого становилось сладко, больно и стыдно.

Но каким бы сон ни был — вещим или нет, знала точно, ехать на княжеский пир нельзя. Стоит Дракуле взглянуть на нее, как тогда глядел, и все — нарушит данные обеты. Решено — останутся дома. Теперь оставалось уговорить мужа и младшую дочь. Аргента еще раз взглянула на нарядное платье, приготовленное к пиру, и разложенные украшения и, вздохнув, вышла в обеденный зал.

* * *

Сегодня князя тянуло на политику. Был особливо разгневан и зол. Взглянув на стол, Отец Мититей заметил письмо, принесенное нарочным. Видимо, в нем все дело.

Дракула кивнул:

— Опять меня Мехмед публично высечь хочет. Мало ему дани, теперь еще и почестей с почтением подавай. Вот ведь: и на елку хочет влезть, и зад свой при этом не ободрать. А так не получится: либо елка, либо зад. Выбирай…

Он сердито уставился на отца Мититея, словно тот в чем-то был виноват. Священник поерзал, проверяя, все ли в порядке с его мягкой точкой, которая от пива, вина и сладостей стала и вовсе необъятной.

— Мы всегда платили дань османам, — осторожно заметил он. — Не понимаю, что так рассердило твое величество.

— Жадность, — буркнул Дракула. — То ему, понимаешь, пятьсот прекрасных девственниц подавай, а где я их тебе возьму, тем более, прекрасных? Самим баб не хватает. То золота, то пушного зверя требует. А зачем ему у себя дома пушной зверь? Там же жарко, даже самая тонкая льняная рубаха мокрой становится. Куражится, мракось, важность свою хочет показать.

— Я вот чего не пойму, — отец Мититей придвинул к себе плошку с виноградом и теперь осторожно отщипывал по ягодке, наслаждаясь сочным вкусом и терпкостью ягод. — Как ты ему дань согласился платить, если украдкой рубишь головы турецким отрядом. И как он это терпит? Ведь знает же, наверняка, что все это твоих рук дело, твое величество…

— Умный человек, святой отец. А иногда все же дурак дураком. Это ж политика! Слышишь? По-ли-ти-ка! Тут змеей надо быть: где надо — укусить, где надо — ускользнуть, а если случай подвернется, то и улечься на груди врага. Пусть опасается, пока жив, ведь никто не знает, ядовита та гадина или нет.

Отец Мититей отщипнул еще одну ягодку.

— Мехмед понимает, как жить в мире и согласии с соседями, — все больше распалялся Влад. — Мир для него ограничивается османской империей, все, что выходит за ее пределы есть территория войны, поделенная на стороны света. И все во имя Аллаха…

— Господь не допустит! — отец Мититей широко перекрестился, правда, в этот момент он не знал, чего именно не допустит господь, но это было не так уж и важно. Главное — вовремя заполнять паузы, иначе для чего его сюда позвали?

— Во имя Аллаха они убивают, утверждая, что их религия самая миролюбивая на земле, не терпящая насилия. Ха! Если кто и понимает толк в насилии, так это турки. И эти люди запрещают верить в истинного бога, да еще укоряют за излишнюю жестокость, когда я всего лишь защищаю собственную страну.

— Ты прекрасно делаешь это, твое величество, — заметил священник. — Не понимаю, чем так не доволен Мехмед.

Влад довольно рассмеялся:

— Даже если он и не доволен, то вряд ли когда-нибудь скажет мне. Ни мой отец, ни тем более дед, упокой господь его душу, не додумался до простой вещи. Если обстоятельства принуждают тебя говорить правду, то говори: только не всю и так, как выгодно тебе. Каждый раз, когда наши соседи нападают на приграничье Валахии, я с ними бьюсь. Ни один еще не ушел от кары. Скоро пол-леса вырублю, чтоб кольев хватило. После битвы пишу султану письмо: дескать, так и так, господарь турецкий, спешу сообщить о случившемся, как и положено покорному рабу султана. Извини, что наказал твоего подданного, но наказал за дело: ведь своим поступком он нарушил султанскую волю, позволив напасть на дружественную его султанскому величеству страну, то есть Валахию.