Восход двойного солнца - Александр Ярославцев Страница 20

Президент требовательно посмотрел на собеседника в ожидании предоставления новых идей и предложений, но тот молчал.

– Как? И это все? – разочарованно спросил Трумэн.

– Увы, да, господин президент. За исключением идеи Паттона, усиливать немецкие части нашими подразделениями, – сдержанно уточнил генерал.

Президент обиженно пожевал губы, выражая свое недовольство скудностью высказанных предложений, а затем задал вопрос, что больше всего тревожил его в эти дни.

– Ну, а если произойдет открытое столкновение с русскими… Я говорю чисто в гипотетическом смысле, – принялся смущенно оправдываться Трумэн, боясь даже мысленно переступить столь опасную для всех черту.

– Если это произойдет, то с самых первых дней мы будем вынуждены отступать, господин президент, – огорошил Трумэна генерал.

– То есть как отступать?! – взвился президент. – Ведь вы сами только что говорили мне, что наша армия лучшая в мире?

– Я и сейчас готов подтвердить это, но очень многое зависит от месторасположения войск к началу конфликта. А положение наших войск в Европе следует признать крайне неудачным. Из-за отступления англичан на севере Германии, вместо единого и сплоченного фронта, мы имеем открытый левый фланг. При таком положении наших армий Сталин наверняка попытается окружить нашу вестфаленскую группировку. На его месте я бы именно так и поступил, нанеся двойной сходящийся удар из Саксонии и Тюрингии.

– Неужели наши войска не смогут противостоять наступлению Сталина, так как они противостояли наступлению Гитлера в Арденнах? Я понимаю, что русские сильней немцев, но и наши парни чего-то стоят!

– Наши парни не хуже, а лучше русских, но общая ситуация сейчас не в нашу пользу. Смею вас заверить, что в случае ударов с флангов мы потеряем гораздо больше, чем в результате фронтальных боев. К тому же, в отличие от Арденн, у нас сильно увеличился путь получения подкрепления. Германские порты в руках русских, и значит, основная нагрузка по подвозу резервов останется на плечах французов и голландцев. И я совсем не уверен, можно ли их будет по-прежнему считать нашими союзниками, так как влияние Сталина во французском и итальянском Сопротивлении очень велико, – продолжал терпеливо гнуть свое генерал, и Трумэн сдался.

– И как далеко нам придется отступать?

– Лучший вариант – это отход наших и английских войск на рубеж Рейна, с сохранением за собой контроля над Баварией, Баденом и Вюртембергом. Существенно сократив периметр фронта, мы сможем остановить наступление русских и навязать им позиционную войну. Все в нашем мире имеет свой предел, и резервы Сталина в том числе. Сейчас он выигрывает за счет своего численного превосходства над англичанами, но столкнувшись с объединенными силами, будет вынужден играть по нашим правилам.

– Да, незавидную картину рисуете вы мне, господин генерал.

– Увы, господин президент, но лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

После этих слов Трумэн еще больше возненавидел начальника объединенных штабов. В глубине души он понимал, что его собеседник абсолютно прав, но это только раздражало президента. Ибо слова генерала разрушали столь любимый постулат Трумэна об исключительности американской армии.

Чем человек ущербнее душой, тем ему труднее расставаться со своими воззрениями, и Гарри Трумэн не был исключением.

– Благодарю вас, генерал, за ваше столь содержательное разъяснение, – сказал он, бросив на начальника штабов колючий взгляд из-под очков. И откинувшись в кресле, добавил тоном хозяина, обращающегося к своему слуге: – Не смею вас больше задерживать.

Два дня, которые даровал президент Гровсу для устранения последствий пожара, показались Трумэну настоящим адом. Нагрузка на его нервы была огромна, но он ее мужественно выдержал. Ведь не зря он был потомком упертых фермеров, привыкших добиваться своего при помощи крепких локтей и кулаков.

Утром 18 июля, после всевозможных проверок всего и вся, была отдана команда на подрыв «Штуки». На часах наблюдательного пункта под Аламогордо было 10.18, когда раздался глухой рокочущий гул, дрогнула земля, и посреди пустыни расцвел огненный цветок, небывалой формы и размера.

По своей яркости он во много крат превзошел само солнце, в этот момент неторопливо катившееся по голубому небосводу. Те из людей, кто наблюдал за его появлением в многочисленные трубы и бинокли, испуганно зажмурили глаза или поспешили отвести их от оптики, несмотря на сильнейшие затемненные фильтры, стоявшие на ней. Настолько резок и ярок был этот необычный всполох.

Вслед за светом на полигон обрушился сильный удар. Словно кто-то невидимый и могучий из озорства выдохнул полной грудью тугую струю воздуха, пробуя на прочность творение человеческих рук. От этого ветра все на наблюдательном пункте заходило ходуном. Заскрипело, застонало, затрещало, но к огромной радости присутствующих, устояло.

Все эти необычные явления породили сильный страх и ужас в людских душах. Многие съежились, позабыли о цели своего присутствия на полигоне, и только одни кинокамеры спокойно фиксировали метаморфозы, происходящее в раскаленной пустыне. Они навечно запечатлели для истории, как яркий сноп огня, подобно молнии, метнулся в небо, словно пытался поразить солнце. А затем, не достигнув светила, стал стремительно превращаться в гигантский грязно-серый гриб. Сначала была только одна его тоненькая ножка, потом появилась шапка, которая стала стремительно разрастаться вширь и ввысь, интенсивно меняя свой цвет.

Это зрелище завораживало зрителей. Оно приковывало к себе взгляд своей необычностью, необыкновенностью и одновременно отталкивало своим зловещим видом. Каждый из прильнувших к окулярам людей в этот момент ощутил страшную ауру, исходившую от диковинного гриба. Каждый понимал, что видит перед собой ужасную смерть, торжественно взиравшую на своих создателей. Так появился на белый свет новый Пантократор – сокрушитель и губитель рода человеческого, созданный руками ученых мужей.

Еще не успело огромное облако песка и пыли полностью осесть на землю, как в Вашингтон уже летело срочное сообщение о рождении ребенка. Конечно, гораздо проще было снять трубку и напрямую доложить президенту о случившемся, но генерал Гровс не был уверен, что все прошло так, как должно было произойти. Кроме этого, было необходимо сохранять строжайшую секретность, которая в эти дни была максимальной, а в некоторых случаях даже превзошла все грани разумного. Поэтому он решил ограничиться коротким сообщением, которое должно было снять то огромное напряжение, что царило в Белом доме все последние дни.

Когда телеграмму из Аламогордо положили перед Трумэном, то радости президента не было предела. Его вид был столь радостен и лучезарен, что со стороны могло показаться, что он действительно счастливый отец, обрадованный рождением долгожданного ребенка. Что в определенной мере было правдой.

Наконец-то дождавшись того момента, когда госпожа Наука подарила ему атомную дубину, Трумэн полностью преобразился душой и телом. Моментально ушли в небытие все его прошлые страхи и сомнения о правильности его действий в отношении русских. Теперь образ лихого американского парня, уверенно приставившего свой револьвер ко лбу несговорчивого собеседника, вновь прочно занял Овальный кабинет, вольготно положив ноги на письменный стол.