Десять дней до конца света - Манон Фаржеттон Страница 20

Забыв о понтоне, Ева смотрит, смотрит на него…

Проходит целая жизнь.

Он перестал дрожать и присел в двух шагах от нее. Они не спеша узнают друг друга. И в это же время Ева идет. Есть Ева-Сидящая-Перед-Ребенком, а в ее голове есть другая, Ева-Идущая. Ребенок всё понимает, он видит это вечное движение, что живет в теле Евы. Ни слова не говоря, он встает, устремленные на нее глаза горят, как два фонаря. Он ждет. Оба они обладают терпением тех, кто искони потерян, и спешностью тех, кто страдает от боли, не осознавая этого. Она тоже встает, оправляет великоватый свитер и тихо говорит своим низким голосом: «Скажи мне, куда нам теперь идти?»

Ребенок запрокидывает голову к небу. Показывает пальцем на птицу, летящую высоко среди облаков.

Понтон снова тянется перед ней – да он никуда и не девался, – теперь он шире, и рядом с ней хватает места Ребенку. И Еве кажется, что так было всегда.

Маленькая ручонка сжимает ее ладонь, увлекая вперед.

Оглянись она теперь, Ева увидела бы, что понтон больше не рассыпается, доски за ней целы и хранят следы их шагов.

Но она не оглядывается.

Не оглядывается, потому что иначе она не была бы Евой.

Конец страницы 11.

Сглатывая ком в горле, Лили-Анн подбирает еще листок подальше, потом еще один. Этот текст – словно голос, что-то нашептывающий забытой части ее «я», погребенной под слоями повседневности, но, наверно, главной.

– Лили! – кричит Валентин. – Куда ты?

– Я сейчас!

Ничего, они продвигаются в таком темпе, что потерять их ей не грозит.

Лили-Анн следует за листками, которые ветер прибивает к ее ботинкам. Откуда они взялись? Кто их потерял? Продвигаясь по обочине, она находит всё больше листков, всё больше слов, выброшенных на ветер. Ее дыхание становится чаще по мере того, как она приближается к истоку. Прижимая к груди три десятка страниц, Лили-Анн прислушивается. Сквозь рев моторов она различает женский голос. Там, в поле! Среди стада равнодушных коров стоят двое. Одна фигурка, с короткими светлыми волосами, в трусиках и слишком широкой для хрупкого тела футболке, сердится на другую – полуголого мужчину, высокого и нескладного, который бросает перед собой один за другим белые листки. Лили-Анн подбирает их, мало-помалу приближаясь. Оба не замечают ее присутствия.

– Да прекрати же! – кричит женщина. – Гвен, прекрати немедленно, ты ведешь себя как пятилетний ребенок, это смешно!

Мужчина продолжает делать свое дело с полнейшим спокойствием, широкими жестами, словно дирижируя полем, как оркестром. Его губы шевелятся.

– … Всё равно права, – слышит Лили-Анн. – Продолжать роман за девять дней до конца света – абсурд. Лучше всё уничтожить.

Ты ведь этого хотела, разве нет? Чтобы я обратил внимание на реальных людей, а не на тех, что рождаются у меня в голове? Вот видишь, ты говоришь, что я тебя не слушаю, а я слушаю, еще как. Я бросаю это дело. Вот, нет больше романа, нечего писать, ничего больше нет, ты довольна? Теперь я весь твой…

Внезапно взгляд мужчины падает на Лили-Анн, которая остановилась, смутившись, в десятке метров от них. Блондинка, проследив за его взглядом, видит стопку листков в руках у Лили-Анн, которая приближается к ним механическим шагом. Она непрошеная гостья и понимает это.

– Лучше было их не подбирать, да?

Мужчина – перекошенное лицо под копной волос, трехдневная щетина и светло-зеленые глаза – смотрит на нее так пристально, что захватывает дух. Женщина, с тонким лицом, которое гнев окрасил багрянцем, скрестив руки на груди, испепеляет своего спутника взглядом.

– Почему ты подобрала эти листки? – спрашивает он.

– Десятая страница нашла меня сама. Я хотела прочесть продолжение.

Он выпрямляется, перенеся вес тела на пятки: едва уловимое движение удивления, смешанного с надеждой. Протягивает руки. Лили-Анн торжественным жестом вручает ему кое-как собранную кипу листков. Незримая нить, связавшая их взгляды, рвется, когда он опускает глаза на свой текст, запачканный землей. Некоторое время он так и стоит, перечитывая попавшиеся на глаза строчки.

– Спасибо, – говорит он наконец сдавленным голосом, подняв глаза.

Его волнение так осязаемо, так плотно, что Лили-Анн словно ощущает удар в лицо.