Отступник - Жанна Пояркова Страница 2

Я молча кивнул, и мы пошли между кострами. Сбоку весело пела женщина, волосы переливались в отблесках пламени, а сидящие полукругом неторопливо отбивали ритм ладонями.

– Трудновато тебе придется, а, инквизитор? Я слыхал, такие, как ты, с детства учатся по церковным книгам, сплошные церковники рядом. Церковник за отца, церковник за мать, церковники в друзьях, повсюду святые образа – тут поневоле начнешь отбивать поклоны. Кари говорит…

Мне не хотелось ничего слушать, но рыжий продолжал. Речь вплеталась в рисунок, выложенный заревом костров, во вскрики спящих или обрывки разговоров. Что-то из сказанного я знал и сам, но из уст плохо образованного бродяги это звучало оскорбительно. Многолетнее обучение в боевом аббатстве и впрямь давало о себе знать. Что-то из его слов казалось страшной, неприглядной ересью, которую нужно затоптать и уничтожить, пока и другие люди с такими же простыми лицами не начали это повторять. Но я сдерживался, нарушая прежние запреты. Странно, что раны никак не заживали.

– Вот, инквизитор. – Рыжий довел меня почти до того места, где холм разрывала жесткая вертикальная линия; внизу расстилался невидимый город шуай. – Располагайся. Скоро начнешь вершить суд. Завтра к нам посол приедет, наверняка горазд приврать.

Когда я шел в войско бунтовщиков, то ожидал презрения, насмешек, злобы. Но, как ни странно, к изрядно истрепанной одежде дознавателя в войске Кари отнеслись уважительно. Люди здесь не соотносили способности инквизиторов с верой. Многие не раз видели, как инквизиторы с ходу отличают самую изощренную ложь от истины, и местные не ставили мне в вину несправедливые приговоры, вынесенные церковными судьями. «Определять правду – дело инквизитора, выносить приговор во благо церкви и Бога-отца – дело судьи», – любил говорить Робер Кре, но на деле судьи часто руководствовались не благом кого бы то ни было, а собственным кошельком или указаниями пастырей. Люди из войска Кари жалели, что полезное орудие побывало в плохих руках. Но теперь я, орудие, попал в нужное место, поэтому рыжий был доволен и, уходя, даже оставил кувшин вина.

Город мертвых был тих, я видел только глубокую черноту под ногами. Небо, сбрызнутое мелкими, колкими звездами, казалось бархатным, далекая темнота развалин – скорее холодной. Забравшись в шатер, я обнаружил там спальный мешок из твердой ткани и шкур, револьвер, мешочек с порохом, пули, нож и новую одежду. Оружие не раз использовалось, так что кто-то или умер, или одолжил мне его.

Отхлебывая резкое вино, я смотрел вдаль и собирал воедино то, что узнал о еретичке. Кари выступила в поход несколько лет назад, начав с небольшой группы заскучавших младших сыновей знати и духовенства Сеаны, которым по законам страны не светило ни наследства, ни славы. Родиться последним означало подчиняться старшему брату и обладать только тем, чем тот благодушно тебя наделил. Такой порядок вещей был освящен Богом и церковью, но Кари удалось довести недовольство до той стадии, когда разгневанные несправедливостью младшие сыновья становятся бунтовщиками. Сначала они приходили к ней, чтобы предаться запрещенному возмущению в кругу таких же, как они, и разогреться вином, затем – за развлечениями, потом – потому что сами придали Кари сил и не могли оставаться в стороне. Трубадуры насаждали легкомыслие и веселье.

Репутация Кари и без того не блистала чистотой, потому что бросать вызов порядкам церкви вошло у нее в привычку довольно рано. Ее отец находился в разъездах, а мать умерла, поэтому никто не мог приструнить странную девушку. После неожиданной гибели отца, весьма успешного промышленника и дворянина, она получила всю его собственность. Главным ее приобретением стали шахты по добыче серебряной и железной руды, которые желал получить каждый в городе. Ситуацию усугубляло то, что Кари отказывалась выйти замуж или нанять управляющего, как это следовало сделать по традиции, и начала заниматься управлением самостоятельно.

Мэр Сеаны не собирался терпеть такой беспорядок и отправил по вооруженному отряду к каждой из ее шахт, чтобы вернуть казне города то, в чем та определенно нуждалась. Из благородных побуждений мэр был готов выделить Кари содержание до замужества. Так мне рассказал у костра мужчина в заплатанных штанах, хотя выражался он попроще, а на слове «содержание» сплюнул комок слюны вперемешку с табаком.

Однако Кари предвидела такое развитие событий и заключила договор с младшими сыновьями знатных родов города, которые вскоре стали завсегдатаями в ее доме, сразу же после смерти отца. Лютер, да Коста, Мартир, Герма́ – перед этими фамилиями склонялись, но сейчас они стали символом ереси. Кари отдала их младшим представителям половину имущества взамен на защиту, и это было выгодное предложение, потому что в случае захвата шахт мэром эти мужчины так и остались бы нищими слугами своих высокопоставленных отцов и братьев. Теперь же они превратились в собственников, способных оплатить личную охрану.

Отряды мэра были уничтожены, и он не смог сказать ни слова, потому что надеялся на слабость женщины, а получил в ответ самодовольство владельцев. Мэр сделал вид, что ничего не произошло, но четверку наглецов раздосадованный епископ да Коста отлучил от церкви за противостояние властям, назначенным самим Богом. В ответ на отлучение, задуманное как временное, его сын взял себе новое имя – Каин.

– Ты кое о чем забыл рассказать, – перебила бандита яркая шлюха в длинной юбке, к которой пристала солома. – О том, что Каина да Косту раньше катали на деревянной коляске, потому что он был болезным и не мог стоять. А Доминик Герма кашлял кровью, и все ждали, когда он умрет.

– Не влезай, Шэнни.

Женщина замолчала, но продолжала нагло нас разглядывать.

– Да, младший сын да Косты родился больным, – согласился бандит. – Про Раймонда Мартира говорили, что у него с женщинами был полный швах, хе-хе… А теперь он постоянно с какой-нибудь бабой, все они по нему сохнут.

– И Лютер… – не выдержала Шэнни.

– Лютер был очень умен, все за книгами сидел, но рано стал слепнуть. От этих книг у кого угодно глаза вытекут! В двадцать три уже ослеп на один глаз, а потом его по городу водил слуга.

Я видел Тео Лютера издалека. Для слепого он слишком резво бегал возле дирижаблей, да и вряд ли незрячему доверили бы работу с легковоспламеняющимся газом. Найти правду внутри орды Кари оказалось еще сложнее, чем я предполагал. Люди начали окутывать предводительницу еретиков нелепыми легендами.

– И что же случилось? – скептически спросил я.

– Кари их исцелила.

Три слова выпорхнули изо рта Шэнни легко, как бабочки.

– Она сделала их снова целенькими.

По спине пробежали мурашки. Я встал и отошел от костра в сгущающуюся тьму. Лагерь бормотал в затылок, после пламени чернота ночи казалась непроницаемой, но постепенно глаза привыкали.

Эту историю я слышал в разных вариантах – из уст мрачного продавца пороха, от разбитных жонглеров, которые раскручивали горящие круги ради потехи, от бывшего крестьянина, от раскаявшегося мародера, примкнувшего к войску Кари, от надменного дворянина, ненавидящего церковников, и даже от дочери кузнеца. Каждый рассказывал историю по-своему, добавлял детали, забывал что-то или приукрашивал, но финал был одинаковым. В их понимании Кари по каким-то причинам обладала возможностью исправлять ошибки, допущенные Богом.