Пустошь - Джен Александер Страница 2

– Давно они ушли? – спрашивает Итан, пролезая в люк.

Он легко спрыгивает вниз и поднимает взгляд на меня. Я спускаюсь по приставной лестнице, цепляясь за скользкие металлические перекладины. Когда дохожу до нижней ступеньки, Итан подхватывает меня под мышки и ставит на пол.

– Минут пятнадцать назад.

– Ты уверена, что у них есть еда?

Я бросаю на него негодующий взгляд, потом беру со стула рюкзак и продеваю руки в лямки.

– Разве я когда-нибудь ошибаюсь?

Итан несколько раз смаргивает, потом кивает и начинает спускаться по лестнице. Я иду следом, стараясь не обращать внимания на урчащие звуки в животе, которые гулко отдаются от металла и бетона.

На первом этаже окон нет, поэтому приходится включить карманные фонарики. Думаю, до того как Нашвиллу пришел конец, эту часть тюрьмы использовали для предварительного заключения. По обеим сторонам коридора тянутся ряды таких же крошечных камер со стальными дверями, как на верхних этажах. Отличие в одном: здесь есть окошки из пуленепробиваемого стекла, на которых выцарапаны ругательства, числа и изображения разных частей тела. Итан однажды сказал, что заключенным, наверное, неприятно было наблюдать, как их товарищей сажают под замок. Я тогда ничего не ответила.

Проход заканчивается дверью, дальше тянется другой коридор. Ненавижу туда ходить: там пахнет помоями, плесенью и еще чем-то, слишком похожим на разлагающийся труп. Зато этот коридор ведет прямо в подвал суда. Сейчас бы натянуть воротник футболки на нос, чтобы чувствовать только запах жесткого мыла и пота и не задохнуться от вони. Но я лишь плотно сжимаю губы и молюсь, чтобы меня не вырвало.

– Извини за тот вечер, – говорит Итан.

Он тоже не закрывает нос, но его лицо остается совершенно невозмутимым. Неужели он не чувствует запаха? Или просто привык?

– Вернее, за свои слова.

– Да все в порядке.

Несколько дней назад я вернулась после набега, обгоревшая на солнце и такая усталая, что не могла ни двигаться, ни говорить. Итан отругал меня за то, что я совсем не слежу за своим здоровьем. Мне хотелось одного – свернуться калачиком на плоском зеленом матрасе в безопасной комнате и отдохнуть, а вместо этого я почти полчаса выясняла с ним отношения. Его забота обо мне одновременно трогала и раздражала. Как же я могу следить за здоровьем, когда у нас столько дел?

– Просто меня бесит, что приходится жить вот так.

Итан редко выказывает раздражение. Он легко смирился с тем, что произошло три года назад, и всегда сосредоточен на настоящем – на выживании. Думаю, это меня в нем и притягивает. Я беру его за руку, и наши пальцы переплетаются.

– Спасибо… за все, что ты для меня делаешь, – говорю я и сжимаю его руку.

Он выдыхает, сдувая с лица непослушную прядь.

– Я на все готов, лишь бы здесь остаться. Ты особенная – я таких никогда не встречал.

Сердце у меня подпрыгивает, словно хочет выскочить из груди. Что он имеет в виду? Неужели он помнит что-то о своем прошлом? Надо бы расспросить Итана, но вместо этого я останавливаюсь и обвиваю его шею руками. Он наклоняет голову, и наши губы встречаются.

– Ты тоже, – произношу я.

Мы останавливаемся перед металлической дверью, ведущей в подвал здания суда. Пока Итан вытаскивает из кармана ключ, я украдкой бросаю на него взгляд: он улыбается. Возможно, от моих слов у него стало легче на душе.

Итан засовывает ключ обратно в карман и достает нож из ножен.

– Ну что, ты идешь? – спрашивает он, делая несколько шагов в непроницаемую тьму подвала. Итан направляет луч фонарика прямо мне в лицо, и я сощуриваюсь.

«Нет, – думаю я. – Нужно вернуться. Он прав: это слишком опасно».

Однако почему-то киваю, протягиваю Итану руку, и он увлекает меня за собой.

На втором этаже фонарики не нужны. Повсюду прохладно, и горит свет: поселившиеся здесь люди сами напрашиваются на визит от людоедов. Мне хочется остаться здесь, рядом с работающими кондиционерами, но я понимаю, что это практически верная смерть.

– Они живут на четвертом этаже, – говорю я, пока мы идем через вестибюль. Здесь неожиданно чисто – не то что при прошлых жильцах.

Мы поднимаемся по ступенькам – опять по ступенькам. Повсюду слышен гул электричества, лифт работает, и все же мы лезем на четвертый этаж по лестнице – из осторожности. Когда мы находим зал суда, где поселилась пожилая пара, я едва перевожу дух. В животе все горит. Тянет на что-нибудь опереться и немного передохнуть, но Итан уже на другом конце комнаты – стоит на коленях перед скамьей присяжных.

– Где они все это берут? – удивленно спрашивает он, осматривая припасы. – Здесь столько воды и еды… Эй, подай мне рюкзак.

Обычно Итан стоит на шухере, а я, как более проворная, наполняю сумки. Сегодня, похоже, он решил поменяться ролями. Я не возражаю. Все равно я слишком голодна и измотана, да и передвигаюсь еле-еле. Я бросаю Итану свой пустой рюкзак – он бесшумно приземляется на скамью.

– Давай быстрей, – говорю я, прежде чем выйти в вестибюль.

Я стою перед дверью, стуча носком кроссовки по бежевой плитке пола. Особым терпением я не отличаюсь, но во время набегов стараюсь себя сдерживать. Воровство – дело опасное. Самые неосторожные и жадные гниют потом посреди улицы или сидят, прислоненные к стене и избитые до неузнаваемости. Однако сейчас мне хочется одного – вернуться в тюрьму, поесть и выпить воды.

Я все еще думаю о еде и воде, как вдруг понимаю, что уже не одна. К действительности меня возвращает щелчок взводимого курка и горьковато-сладкий запах ментола. Все мысли тут же испаряются, по телу пробегает волна панического страха. Я еще пару раз ударяю ногой в пол, прежде чем замереть на месте.

– Так, для справки: в спину стреляют только трусы, – говорю я.

– Тогда повернись, – отвечает хриплый женский голос. – Руки за голову.

Я делаю, как мне велено: поворачиваюсь лицом к аварийному выходу – так медленно, что резиновые подошвы кроссовок со скрипом проезжают по исцарапанной плитке. Сердце чуть не выскакивает из груди на пол. В глазах туман, и на секунду мне кажется, что передо мной Миа – девушка, которая жила с нами и пропала несколько месяцев назад. Подруга, решившая поискать счастья в другом месте. Потом наваждение рассеивается, и я упираюсь взглядом в пистолет и держащую его женщину. У нее темные глаза и волосы – единственное сходство с Миа.

Этой женщине лет сорок, а не семнадцать. У нее изможденное рябое лицо. Грудь прикрывает только легкомысленная маечка, сквозь прозрачную кожу просвечивают ребра. На бедрах болтаются поношенные штаны цвета хаки. Босые ноги покрыты синяками. Если бы не направленный мне в лоб пистолет, я бы вряд ли ее испугалась.

Но пистолет на меня все-таки направлен, и держащая его женщина явно не на моей стороне. Если повезет, она сразу меня пристрелит, а не заставит спариваться с другими пленниками в надежде получить больше еды. За людоедами такое водится – они любят пухленьких младенцев.