42 - Томас Лер Страница 2

Шестой день. Опять мальчик с бронзовым орлом, опять сверкающий купол летнего неба. Надо было дать объявление для Бориса и Анны. Они придут. Кто знает, где это их настигло. Дать объявление. Я еще могу смеяться — сам с собою, беззвучно, пронзительно. Возможно, это уже и на смех-то не похоже. У нас специфическое чувство юмора. Хоть этого не отнять. Дать объявление. Подойти к вокзальной справочной. Простите, когда отходит поезд? Ах, в 12:47, так я и думал!

Прекрасная гельветическая упорядоченность мира. Обеденный перерыв. Прогулка на озеро. Готов поспорить, что все как раз возвращаются. Оба старика в облаке сигарного дыма, таком же точно, как вчера. Два авто-стопщика сняли с плеч и поставили на землю рюкзаки, оперев один на другой. Сорокалетний мужчина в легком макинтоше; следом, чуть отстав, женщина с недовольным лицом. Босоногая девочка на велосипеде, которая наедет на пожилого господина в следующее, абсолютно невероятное мгновение.

Слева на скамейке опять сидит мое искушение в фиолетовой шляпке. Меня радует и удивляет, что никто из наших не тронул ее, хотя здесь многие проходили. Я подхожу к ней сзади так близко, что тыльной стороной руки почти глажу блестящую черную волну волос. Затем медленно появляюсь в поле ее зрения, словно хочу всего-навсего лучше рассмотреть Гроссмюнстер. Она японка или китаянка. Быть может, кто-то шутки ради надел на нее эту фиолетовую шляпку. Наблюдателя смущает полуоткрытый рот, который то ли в рассеянности позабыл жвачку, то ли нацелился что-то аккуратно откусить, и потому обнажает свою бледно-розовую полость. Ее глаза видят и не видят. Я волен полагать, что она пристально смотрит на меня и нарочно дарит предчувствие цвета и гладкости внутри себя. Но в моей власти войти в любой взгляд. Я наступаю во всеоружии моего преступления. Крик, пощечина, призывы о помощи. Вот все, на что я надеюсь. Со мной ничего не может случиться, и все же я дрожу, чувствую, как судорожно сжимается горло. Я уже так близко, что наши колени соприкасаются, ей давно пора бы пошевелиться: вздрогнуть, недовольно отпрянуть, податься навстречу. Когда я наклоняюсь, не существует больше никого, кроме нас. Ее полулежащее тело, замкнутое в светлом льняном платье, принимает меня, заставляя померкнуть весь необъятный летний день вокруг. Я разорвал ее заколдованную ограду из шиповника, ядовитое веретено неподвижно лежит на земле. Заглядывая в тень полей шляпки, изучаю гладкий лоб, миндалевидные глаза, нежный, ароматный фарфор лица. Ее пронизывает мое время, мое излучение, абсолютное настоящее моего тела. Сейчас! — шепчет, шумит, кричит что-то во мне. Сейчас!

Когда я вновь встаю, на моих губах висит ниточка розовой жвачки, на ее — поблескивает слюна надругательства. Шляпка чуть сдвинута. Это могло случиться и без меня — до моего преступления, до моего безумия, если бы я не осмелился. Лавируя среди прохожих на мосту, я борюсь с желанием обернуться в надежде, что она идет следом или хотя бы растерянно встала со скамейки.

То была сама Неприкосновенная Азия, против которой ничто все наши путешествия, наши фильмы и фотографии, все те острые блюда, что мы пропускаем через желудки. Вот и готова новая теория. Поделюсь с Борисом, когда он наконец появится: мы живем в Азии. И внезапно в памяти всплывает китайская легенда о Пань-гу, который создал Вселенную из гранитной глыбы, обтесывая ее 18 000 лет. Небесный гранит над Цюрихским озером, гранитные лодки на гранитной воде, каменные лица выпрыгивают навстречу и пропадают за спиной. Гранитный свет.