Три правила ангела - Катерина Снежинская Страница 2

Новости дядюшка никогда не пропускал, смотрел их утром, в полдень и вечером. А ещё очень уважал всякие политические и «остросоциальные» программы. Не те, где мужики друг друга за лацканы таскают, да соком поливают, а такие, где серьёзные дядечки в костюмах и непременно при очках обсуждают важные вопросы, вроде «демонополизации» и «конъюнктуры рынка».

Про рынок Ленка знала многое, про конъюнктуру почти ничего. Разве что вот у её кошки Тигры как-то раз глаза заболели, и ветврач Лиска сказала, что у неё конъюнктивит и велела капли капать. «Конъюнктура» и «конъюнктивит» ведь похоже, правда? А вот дядя в таких проблемах хорошо разбирался, потому как его однажды, правда, давно уже, Ленка тогда ещё и не родилась, выдвинули по партийной линии и они с супругой отбыли на жительство аж в столицу. Где ему, Михал Сергеичу то есть, выделили квартиру и машину с шофёром, а ещё обещали дачку. Правда, потом к власти пришёл другой Михаил Сергеевич[1], а дядя мышей не словил, остался верен «ленинской партии». И квартиру с машиной у него отобрали, дачку так и не дали, да и отправили обратно, в родной город, пусть и не малый, но всё же не столицу. Хорошо, хоть тут прежнее жильё оставили и не какое-нибудь, а в правильном «сталинском» доме.

Покойная же супруга Михал Сергееча – не другого, а дяди – эдакой несправедливости не вынесла и в мгновение сгорела, померла то есть. А дядюшка остался, всерьёз озаботился вопросами здорового питания, пристрастился к умными передачам и приютил совсем уж было пропадающую племянницу, девку неблагодарную, шляющуюся по вечерам где попало и имеющую всего полчаса, чтобы ужин приготовить и свою вину загладить.

***

Жарящаяся картошка пахла на всю квартиру, а, может, даже и подъезд, жирным, вредным и очень-очень вкусным. Подрумянивающиеся котлеты шкворчали уютненько и тоже пахли на всю ивановскую. А в мисочке золотилась квашеная капустка маминой засолки и глянцево поблёскивали даже на вид хрустящие огурчики, размером с мизинчик. И ещё хлеб, утром купленный горячим, прямо из печки, лежал в плетёной корзинке – красота.

Ленка вздохнула, стянула со сковородки ломтик, отвернулась к окну и, остро не любя себя за слабоволие, сжевала картошку, рассматривая собственное отражение в тёмном оконном стекле. Есть захотелось только сильнее, а в животе недовольно заурчало и забулькало.

Ну вот о какой диете может идти речь, когда целый день на ногах, иногда и на перекус времени выкроить не удаётся? Хорошо Миленке с кассы: она маленькая, тоненькая, прям звонкая, и жует одни салатные листья да яблоки. А у Ленки не получается, ей кушать хочется, и если на ночь не съесть чего-нибудь существенного, то потом снится всякое. Например, мамины пирожки с ливером и ещё с малиной. От таких снов по утрам жить совсем неинтересно становится, а хочется плюнуть на всё и домой вернуться. Первым же поездом. Или как в книжке было написано? Утренним дилижансом? Вот им и вернуться.

Ленка, критически рассматривающая собственное отражение, не заметила, когда успела огурчик уцепить, только и поняла, что хрустит. Ну откуда такая напасть? Ведь слово же дала, что к весне дохудеет до вожделенных джинсов! Очень уж ей хотелось именно джинсы заиметь, а никак не получалось, хоть и деньги на них давно отложены.

Только что поделать, если китайцы в купе с турками и прочими «медами ин итали» никак верить не желали, что при попе полноценного российского пятьдесят второго размера можно иметь талию сорок восьмого! Видать думали, что если пятую точку наела, то и на боках «плюшки» будут непременно. А у Ленки ничего такого не было и не наедала она вовсе, вот уродилась эдакой. Мама говорила: «Кровь с молоком!», а один товарищ сказал: «Лошадь гренадерская».

Ну да, с ростом уж ничего поделать нельзя, а вот уменьшить спереди и ещё сзади очень даже можно. Если только картошку жаренную на ночь не трескать. Так ведь не выходит! И джинсы остаются самой что ни на есть розовой мечтой. Брюки с юбками она поднаторела на старенькой машинке покойной тётки ушивать и даже неплохо получалось, а с джинсами-то что делать?

Хотя вон Виталику всё и так нравилось, он Ленку «моя Кардашьяниха[2]» звал.

– Явилась? – хмуро поинтересовался дядюшка с порога кухни.

Видать, ничего хорошего в новостях не показали, вот у него настроение окончательно и прокисло.

– Прости, пожалуйста, – замела хвостом нерадивая племянница. – Я тебе звонила, но ты, наверное, гулять пошёл, а потом я… Мы решили в этом месяце на ревизию не оставаться, а так потихонечку остатки посчитать, хоть по-маленькой, потом разом всё подбить. – Михал Сергееич неодобрительно глянул поверх очков, про остатки и ревизию ему неинтересно было. – Представляешь, меня сегодня покупательница спросила, почему мы продаём творог, который уже кто-то ел. – Дядюшка приподнял кустистые брежневские брови, прошаркал к плите, подозрительно к картошке принюхиваясь. – Ну, просто на ценнике написано: «Творог б/у», вот она и решила. Ну, бэ-у, значит, «бывший в употреблении», то есть, будто его кто-то уже ел. – Дядя хмыкнул как-то неопределённо, но вроде бы неодобрительно. – А на самом деле это значит, что он в бумажной упаковке, – совсем сдувшись, закруглилась Ленка. – Давай, я картошечки положу? Тебе позажаристей?

– Елена, ты удручающе глупа. Это у тебя от матери, – припечатал дядюшка и ушёл из кухни, постукивая по полу палкой – руки отправился мыть.

А племянница ничего отвечать не стала, потому что привыкла уже и ещё занята была, картошку по тарелкам раскладывала. Хотя, конечно, сама-то она придерживалась совсем другого мнения по этому вопросу. И не только она, но и мама, и Алла Николаевна – классная руководительница; и Два-на-Восемь, то есть, Сергей Палыч – директор школы; и Моисей Львович – руководитель самодеятельности, а, по совместительству, начальник Дома Творчества, бывшего Дома культуры.

Моисей Львович вообще её, Ленку, Артисткой называл. Ещё она почти выиграла «Утреннюю звезду» в районе – это конкурс такой, где поют и пляшут. И ей грамоту дали, что второе место заняла, да и то лишь потому, что победительница по-английски пела, а Ленка до такого не додумалась, хотя у неё по английскому пятёрка была, вот второе и заняла.

Так что не прав дядя, пусть и твердит вечно: «Простота хуже воровства» и ещё вот это: «Ты удручающе глупа!» Да и пусть, может, и глупа. Только в уме ли счастье? Вот сам Михаил Сергеевич куда как умён, а жалко его. И не старый ещё, а едва ходит, да и совсем один остался, если, конечно, Ленку с её матерью не считать. Так что пусть ворчит, хоть душу отведёт.

– В программе «Здоровье» сегодня опять сказали ужасающую ересь, – сообщил тот самый вроде как несчастный дядя, о жалостливых мыслях племянницы ничего не подозревающий. – Будто есть какой-то полезный холестерин, только представь себе! Наукой давным-давно доказано, что ничего подобного не существует. Холестерин – это яд и…

Ленка машинально кивала, уписывая картошку, а котлет себе не положила – наказала за обжорство, но всё равно было вкусно и очень горячо. Оказывается, она продрогла и даже не заметила, а картошечка грела изнутри, так что тепло до самых заледеневших пяток растекалось. Да и вечер с реальностью примирял: есть вкусный ужин, а потом будет чай и ещё с получки припасённое на случай дядюшкиной обиды специальное печенье – в жестяной коробочке. Есть привычная недовольная воркотня Михал Сергеича – не молчит, значит, не смертельно провинилась племянница и ничего такого-эдакого выдумывать не придётся, и без вызова «неотложки» ночью дело обойдётся. И скоро можно будет забраться в кровать. Вернее, сначала посуду помыть, потом простирнуть бельишко – и спать. Точнее, не так: сначала посуду помыть, потом простирнуть бельишко, погладить брюки на завтра и спать – вот так будет вернее.