Воздушная гавань - Джим Батчер Страница 2

— Мне ужасно жаль, — сказала ему Гвендолин. — Ничего личного.

И нанесла выверенно-сильный, точный удар носком туфли ему в висок. Оглушенный, мужчина издал слабый стон и обмяк.

— Эстербрук! — вскрикнула мать.

Отвернувшись от двух поверженных противников, Гвендолин увидела, как в комнату входит Эстербрук — капитан охраны Дома Ланкастер. Поджарый, грозный с виду человек с кожей, выдубленной годами, проведенными под беспощадным солнцем: того темного оттенка, что так к лицу аэронавтам. На Эстербруке были черный костюм и куртка, скроенные на манер привычного ему военного мундира. У бедра подвешен короткий и тяжелый флотский клинок в блестящих ножнах. Боевая перчатка на левой руке из потертой мягкой кожи, но начищенная медь ее каркаса на запястье сверкает как новенькая — ничуть не хуже свежей модели на руке у самой Гвендолин.

Девушка мгновенно переключила внимание на вошедшего, отступила на шаг от распростертых на полу охранников и вытянула вперед левую руку, показывая Эстербруку вжатый в ладонь кристалл. Свою цель — седую голову капитана — она заключила точно в развилку указательного и среднего пальцев. К этому моменту кристалл боевой перчатки успел пробудиться, оживленный мысленным приказом Гвендолин. Излучаемый им холодный белый свет поменял рисунок теней в комнате и заставил мать девушки прикрыть глаза от внезапной вспышки.

— Доброе утро, капитан Эстербрук, — спокойно и ровно поздоровалась Гвендолин. — Мне доподлинно известно, ваш костюм подбит шелком. Обязана предупредить: мой кристалл нацелен точно вам в голову. Прошу, не совершайте ничего, что вынудит меня воспользоваться боевой подготовкой в столь трагичной и никому не желательной манере.

Эстербрук смерил ее взглядом, скрытым за темными стеклами очков. Затем очень медленно поднял правую руку, снял очки и несколько раз моргнул против эфирного свечения от наставленного на него Гвендолин кристалла. Глаза у капитана охраны были причудливого золотисто-зеленого оттенка; яркий свет сузил его кошачьи зрачки до узких вертикальных щелей.

— А ведь ловко, — отметил он.

Гвендолин ощутила, как ее губы растягиваются в тонкой улыбке.

— У меня был прекрасный наставник, сэр.

Иронично усмехнувшись уголком рта, Эстербрук встретил это признание вежливым наклоном головы:

— И в каком же закоулке Копья удалось отыскать учителя, преподавшего вам Путь?

— Кузен Бенедикт, разумеется, — просто ответила она.

— Ха! — сказал Эстербрук. — Не зря его уже давно окружает запах чьих-то духов. Я уж решил, что он влюбился.

Мать издала короткий, исполненный отвращения звук, едва различимый за плотно стиснутыми губами.

— Помнится, я недвусмысленно запретила тебе поддерживать с ним отношения, Гвендолин?

— Так и было, мама, — согласно кивнула девушка. — Будьте так добры, разоружитесь, капитан.

Эстербрук еще какое-то время разглядывал ее; морщинки в уголках его глаз делались все заметнее. Наконец он еще раз отвесил Гвендолин короткий поклон и, действуя правой рукой, расстегнул пряжку на поясе с клинком. Тот брякнул об пол.

— Что вы делаете? — сердито окрикнула его мать.

— Миледи, — вежливо ответствовал ей Эстербрук, — мисс Гвен угрожает мне смертельно опасным оружием, которое она вполне способна пустить в ход.

— Она этого не сделает, — отрезала мать. — Только не против вас. Или членов своей семьи.

Гвендолин охватило чувство бессильной досады; конечно, мать была права. Совершить подобное немыслимо, — но она не намеревалась и дальше влачить жизнь в тесных стенах особняка Ланкастеров, выбираясь наружу лишь ради бессмысленной, бесконечной, невыносимо скучной череды балов, обедов, концертов и школьных занятий. Дать матери разоблачить свой блеф она никак не могла.

Поэтому, немного сместив прицел, Гвендолин позволила вжатому в ладонь кристаллу выпустить вперед блистающий залп эфирной энергии.

Последовали жуткий свист внезапно рассеченного воздуха и ослепительная вспышка. За ними оглушительный грохот, вроде грозового раската, и мраморная статуэтка, стоявшая на пристенном столике за спиной у Эстербрука, взорвалась, взметнувшись облаком пыли и мелких осколков. В наступившей за взрывом тишине камешки застучали, запрыгали по полу и успокоились лишь через несколько секунд.

Мать стояла не сводя с дочери широко раскрытых глаз: рот приоткрыт, одна сторона лица покрыта тонкой мраморной крошкой. Куртка Эстербрука тоже заметно пострадала от пыли, но он даже бровью не повел.

— Капитан, — обратилась к нему Гвендолин, — прошу, продолжайте.

— Мисс, — вновь склонил голову тот. Стараясь не шевелить опущенной левой рукой, он очень медленно высвободил пряжку боевой перчатки и позволил ей упасть на пол.

— Благодарю вас, капитан, — сказала Гвендолин. — Два шага в сторону, пожалуйста.

Эстербрук повернулся к матери, развел руки в безмолвном жесте бессилия и сделал несколько шагов назад и в сторону от своего оружия.

— Нет! — фыркнула мать. — Нет…

Тремя стремительными, широкими шагами она отошла к дверям покоев; их обитую медью древесину доставили сюда из смертельно опасных лесов затянутой туманом Поверхности. Несколько поворотов ключа — и дверь оказалась заперта. Мать вернулась на прежнее место с ключом в руке и с гневно вздернутым подбородком:

— Ты покоришься моей воле, дитя!

— Должна заметить, мама, — вздохнула Гвендолин, — если продолжать беседу в прежнем ключе, мы разоримся на ремонте.

Перчатка Гвендолин снова взвизгнула, и одна из двух невероятно дорогих дверных створок перестала существовать, обратившись в щепы и искореженные куски металла. Вторая створка была сорвана с петель и улетела в глубину коридора, совершив полный кувырок, прежде чем рухнуть на плиты пола.

Гвендолин подняла руку, пока кристалл на ладони не выровнялся с ее лицом, вслед за чем спокойно направилась на выход — к уничтоженным дверям. Охранники за ее спиной начинали приходить в себя, застонали и заворочались. Гвендолин сразу почувствовала облегчение, ведь она вовсе не хотела нанести этим двоим серьезные травмы. В свое время Бенедикт объяснил ей, что с ударами в область головы ни в чем нельзя быть уверенной.

— Нет… — выдохнула мать, стоило девушке с нею поравняться. — Гвендолин, не нужно. Не стоит. Ты даже не понимаешь, с каким кошмаром можешь столкнуться…

Мать как-то необычно дышала — очень часто и неглубоко. Она…

Милостивые Строители! Мать плакала.

Заколебавшись, Гвендолин встала рядом.

— Гвендолин, — прошептала ее мать. — Прошу тебя! Мое единственное дитя…

— И кто тогда, если не я, сможет отстоять честь Ланкастеров в рядах Гвардии?

Гвендолин вгляделась в лицо матери. По тонкому слою пыли тянулись чистые дорожки, оставленные слезами.