Сто страшных историй - Генри Лайон Олди Страница 2

– Ну ладно, – вдруг сменил он гнев на милость. – Там разберутся.

– Кто разберется?

– Кому надо, тот и разберется. Открыть ворота!

Стражники убрали засов, потянули створки в разные стороны. Петли заскрипели, взвизгнули. Я тоже чуть не завизжал раненым подсвинком, окончательно позоря себя в глазах ухмыляющейся стражи. Двор управы, открывшийся моим глазам, был полон народу. С утра двор вымели чисто-чисто, как перед явлением знатной особы – и все дознаватели, сколько ни есть, выстроились двумя рядами, открывая мне проход к крыльцу.

Колени подогнулись, я чуть не упал.

На крыльце стоял господин Сэки, одетый в церемониальный наряд. Даже чиновничью шапку не забыл, хоть я и знал, что он ненавидит этот головной убор. Я представил, что он надел шапку ради меня, и покрылся холодным потом. Затем я представил, что все самураи нашей службы, включая архивариуса Фудо и секретаря Окаду, собрались здесь из-за меня, и по моей несчастной спине побежали колючие мурашки. Затем я представил…

– Торюмон Рэйден! – возгласил Сэки Осаму. – Приблизьтесь!

Я приблизился. А что мне оставалось? Я шел зажмурившись – и все равно видел, чуял, ни на миг не сомневался, что дознаватели, мимо которых я проходил, глядят на беднягу Рэйдена с нескрываемым сочувствием.

– Остановитесь!

Ну, остановился. Открыл глаза. До крыльца оставалось шагов пять, не больше. Господин Сэки пожевал губами, размышляя, что приказать теперь, и не приказал ничего. Вместо этого он сам спустился с крыльца, встав напротив меня. В руках он держал что-то, похожее на аккуратно сложенную одежду. Одежда или нет, сверху она была накрыта белым полотном, не позволяя выяснить в точности, что там.

Полотно. Белое.

Такое расстилают на земле, когда кто-то решает вспороть себе живот. Сам решает или ему приказывают это сделать – какая разница? Белое полотно, белые одеяния, нож. Собрание сослуживцев. Великий Будда, что я натворил?

Лихорадочно я принялся вспоминать свои прегрешения. За время службы их накопилось с лихвой, но ничто не тянуло на приказ совершить сэппуку. Дело о двух клинках? Историю с семьей господина Цугавы замяли, не желая выносить ее на всеобщее обозрение, но я вроде бы справился с делом? Меня даже хвалили…

Спросить? Повиниться, не зная, в чем моя вина? Пасть ниц, умолять о прощении?! Нет, это значит окончательно потерять лицо. Лучше уйти с честью: авось следующее рождение окажется удачней. Всем сердцем я мечтал о том, чтобы происходящее обернулось театром: невзаправду, понарошку, скоро занавес… Вот уж точно – скоро занавес! Когда не надо, театр тут как тут, а когда требуется позарез – проси, не проси, хоти, не хоти, а жизнь идет своим чередом и поплевывает на твои мольбы.

Жизнь. Идет. Проходит.

– Фудо-сан! – позвал Сэки Осаму. – Будьте любезны!

Архивариус вышел из рядов. Лицо Фудо было воплощением скорби. Медленным шагом он приблизился к старшему дознавателю, отвесил поклон и сдернул полотно с ноши господина Сэки.

Одежда? Да, одежда. Белая?

Нет, синяя!

И гербы знакомые, нашей службы. Только на гербах, украшающих кимоно, в которое я облачен, карп с драконом двигаются в одну сторону, а на том кимоно, что в руках начальства – в другую. Если надеть, пожалуй, никто и не обратит внимания. Горожане точно не обратят: мало ли кто куда плывет, кто куда летит? Карп и дракон, дракон и карп – в чем разница-то?

– Рэйден-сан! – у голоса старшего дознавателя выросли пальцы. Взяли меня за шкирку, встряхнули, прервали лихорадочные размышления. – О чем это, позвольте спросить, вы задумались, когда я с вами разговариваю? О чашке горячего саке?

Я втянул голову в плечи. Покончить с собой можно и в синей одежде.

– Слушайте, – продолжил господин Сэки знакомым, хвала небесам, брюзгливым тоном, – и не говорите, что не слышали. Сегодня закончился ваш испытательный срок…

Меня что, испытывали? Когда, как?!

– Три дела, порученные вам, как возможному, – слово «возможному» старший дознаватель выделил так, что я почувствовал себя полным и окончательным ничтожеством, – преемнику покойного господина Абэ, завершены. Вы справились с ними превыше всяких похвал. Не задирайте нос, это официальная формулировка. Я бы сказал иначе: вы справились кое-как, но святой Иссэн уверяет, что из вас еще выйдет толк.

Я огляделся. Настоятеля во дворе не было.

– Не слишком вы великая персона, – Сэки Осаму понял меня правильно, – чтобы ради вас старый уважаемый человек бил ноги, спускаясь с горы. Со святым Иссэном я переговорил заранее, поднявшись к храму.

«Слышали? – звучало в словах начальства. – Я, тоже человек немолодой, бил ноги, поднимаясь в гору. Ради вас, между прочим! А даже если я бил не свои, а лошадиные ноги, так лошадь казенная, из служебной конюшни. Цените, пока живы…»

– Итак, повторяю: испытательный срок закончен. От лица службы вручаю вам эти одежды. Примите их как подарок и знак того, что отныне вы – полноценная замена господину Абэ, по которому мы скорбим днем и ночью.

Общий вздох колыхнул ряды дознавателей: да, скорбим. Все глаза выплакали! Я ждал, что меня начнут уверять – мол, по вам, Рэйден-сан, мы будем скорбеть не меньше, а то и больше! – но сослуживцы молчали.

– Берегите эту одежду, – уведомило меня начальство, передавая наряд из рук в руки. – Носите бережно, штопайте, латайте. Если сносите, подарков больше не ждите. Сами знаете, средства службы оставляют желать лучшего.

– Да, Сэки-сан!

– Второй раз гербы будете нашивать на то кимоно, которое купите за свой счет. Если хотите запастись гербами, деньги за них отдайте секретарю Окаде, он займется. Вы меня поняли?

– Да, Сэки-сан!

– Вы принесли саке?

– Нет, Сэки-сан! Я не знал…

– Позор, Рэйден-сан! Где же ваш хваленый нюх? Я ждал, что за вами в управу приедет целая телега с горшками, доверху полными саке. И вот, такая досада… Фудо-сан?

– Да, Сэки-сан! – откликнулся архивариус.

– Займитесь, прошу вас. Если уж господин Рэйден полностью лишен чутья…

Архивариус хлопнул в ладоши. Левый ряд дознавателей словно только и ждал – расступился. За ними у стены стояла телега с запечатанными горшками и грудой чашек.

Ну, тележка.

3

«Берите, что дают!»

– Да, Рэйден-сан. Совсем забыл сказать…

– Слушаю, Сэки-сан.

Мы уже хорошенько выпили. Хорошенько – это значит, хлебнули лишнего. Я так точно перебрал. Плечи болели от дружеских похлопываний, от здравиц стучало в висках. Двор слегка покачивался, будто я плыл в лодке. Хорошо еще, голова соображала как обычно.

Отец говорит: если тебе после выпивки кажется, что голова соображает не хуже трезвого, значит, ты пьян. Должно быть, он прав. Два раза прав: и как отец, и как бабушка.