Игра колибри - Аджони Рас Страница 2

Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Кажется, будто кто-то выгнул подковой толстую книгу, а потом, придерживая пружинистую кипу страниц большим пальцем, стремительно прошелся по ним до верхнего корешка. Я оказался у той самой черты… У черты, за которой, по мнению многих, наступает вечность, но теперь, у самой ее грани, могу думать только о том, чего сделать не успел, о несбывшемся из моих детских грез и зрелых надежд. Не было никаких тягостных воспоминаний, ностальгии по ярким моментам прожитой жизни… Все, что осталось перед той самой гранью, – боль и сожаление.

Больше всего это напоминало то, как ребенком я проходил мимо знакомой витрины с новеньким велосипедом за потускневшим от прикосновений детских ладошек стеклом. Синий, с хромированным рулем и четырьмя катафотами, он так и оставался за этой самой гранью, в моих желаниях и простых детских грезах. Как ни стремился я приблизить тот день, когда велосипед мог бы стать моим, он так и не наступил, навсегда оставшись в несбыточном завтра.

Как и многие живущие сегодня, я долго не верил, что та самая секунда, после которой человек уходит в вечность и навсегда исчезает в прошлом, настанет и для меня. Но вот этот миг. Я смотрю на собственные руки, на немеющие пальцы и с ужасом осознаю: я уже у порога вечности. Больше ничего нет у меня, кроме новенького «молескина» – блокнота, что служит верным другом и слушателем. Ему я поведаю эту историю. Остается лишь усердно записывать строчку за строчкой, сидя под старым апельсиновым деревом, и надеяться, что я успею рассказать все до конца.

Колибри! Маленькая птичка, питающаяся нектаром и живущая с ядерным реактором вместо сердца. Пока светит солнце, она является самым активным существом на планете. Но стоит ей уснуть, как хрупкое тельце уже не отличить от мертвого. Жизнь замерзает в этом удивительном создании, словно Всевышний разрешил ему обманывать по ночам саму смерть и воскресать с первыми лучами солнца. Колибри играет с ней, играет с самой смертью. Но и ее игра рано или поздно закончится.

В 2007 году я, Адам Ласка, русский физик, работавший сообща с двумя англоязычными учеными, получил Нобелевскую премию по физике. Мало кто знает, но в случае совместного открытия премия делится поровну между номинантами. Однако даже эта сумма казалась мне просто астрономической и позволяла наконец-то вырваться из бедности и постоянной погони за лучшей судьбой.

Сама по себе премия давала не только деньги… Она давала признание, заставляя обратить внимание на научную работу известные фонды и исследовательские институты по всему миру. Так случилось и со мной. Ровно за неделю до награждения будущего лауреата меня уже пригласили на работу в солнечный штат Калифорния. Незачем говорить, что принял я столь лестное предложение не задумываясь. Ни бывшая жена, которая давно перестала поддерживать со мной связь, ни друзья, которыми успел обрасти на кафедре, – никто не мог удержать Адама Ласку. А позаботиться о благополучии подрастающей дочери я мог куда лучше из-за океана.

Денег хватило, чтобы переехать и приобрести приличное жилье. Тогда, в 2008-м, в Америке еще ощущались последствия жилищного кризиса, и купить дом со стопроцентной оплатой можно было за вполне приемлемые деньги. Я поселился в милом доме под номером 1440 на Сан-Пасквал-стрит в Пасадене рядом с Калтехом – Калифорнийским техническим университетом, в котором собирался работать, пока хватит сил и здоровья. Большего ученому сложно пожелать. Пасадена оказалась тихой и благоустроенной. Этакий район, который облюбовали представители среднего американского класса из-за его отдаленности от туристических маршрутов и оживленных улиц Даун-Тауна.

Когда шумиха с награждением слегка утихла, я уволился с работы, продал то немногое, что сумел нажить за свои тридцать лет, и, помахав рукой любимой, но не самой приветливой Москве, сел в самолет до Лос-Анджелеса. С того дня прошло восемь долгих лет, и именно от этой черты я начну рассказ, заломив хрустящий лист в блокноте и свернув его пополам.