Цусимский синдром - Станислав Смакотин Страница 19

– Останьтесь, Аполлоний, – впервые подает голос командующий. – Что вы хотели мне сказать?

А вот это уже про меня. Ну давай же, давай, Слава! Решающий момент настал!

Делая глубокий вдох, кошусь на врача. Тот вытянут «смирно», в мою сторону не глядит. И правильно, Аполлоний. Мы мало с тобой знакомы…

– Зиновий Петрович… – Я тоже непроизвольно вытягиваюсь. – Понимаю, что поверить в это очень трудно… Почти невозможно… – безнадежно запинаюсь на полуслове.

Ну же, Слава, говори! Эвон как на тебя смотрит. Не адмирал – Змей Горыныч вылитый! Сейчас пар из ноздрей повалит!

– В общем, господин адмирал, я не из вашего времени! – выпаливаю я наконец. – Каким-то образом… – Глаза Рожественского начинают округляться. Фиг с ними, дай договорить сперва! – Каким-то невероятным образом я, российский турист, выпав с борта катера в мае две тысячи шестнадцатого, очутился здесь, у вас… – Лицо адмирала приобретает серый оттенок. Красное выглядело гораздо здоровее. Эй!.. – В тысяча девятьсот пятом году, господин адмирал! – завершаю я монолог. На переносицу падает капля пота. Тяжелый момент… Держись! То ли еще будет!..

Судя по физиономии, командующего эскадрой вот-вот хватит удар. А мне потом отвечать… И Матавкину! Нет уж, хватит с вас адмирала Фёлькерзама! Кстати, к нему, может, тоже такой вот тип заявился? Рассказал про будущее, и… Ладно, достаточно лирики. Пора предъявлять доказательства!

Не давая тому опомниться, быстро разворачиваю сверток. «…Упаковал же ты его, Аполлоний, не развернешь… Тоже мне, почта России…» – с трудом наконец справляюсь я с бечевкой. Все лежит на месте: паспорт, деньги… И самое главное – телефон!

Откуда только берется смелость? Уверенно подойдя к столу, выкладываю вещи под самый нос ошалевшего флотоводца, оставляя гаджет в руке.

– Это мой паспорт, господин адмирал, – указываю на документ. – Выдан в две тысячи четырнадцатом году. Прочтите. Вьетнамские и российские деньги, с датами и водяными знаками… – Три пятисотки и стопка донгов ложатся на стол поверх бумаг. Да плевать!.. – И последнее, господин адмирал… Одну минуту!

Торопливо включаю смартфон.

Вид Матавкина подобен соляному столбу. Лицо белое, стоит не шевелясь. Адмирал начинает листать паспорт.

Что такое? Эй?.. Телефон, ау?.. С силой вдавливаю кнопку несколько раз. Никакой реакции!

Рожественский молча откладывает документ, берет деньги. Внимательно их рассматривает, наклонясь.

Быстро скидываю крышку с телефона – батарея на месте, что тебе надо-то еще?! В отчаянии по ней стучу. Давай же!

Пот со лба катит градом. Не катит даже, льет!

Ставлю крышку обратно, вновь кнопка… Нет эффекта! Умер навечно? Или разрядился?..

По телу пробегает мерзкий холодок. Словно предвестник нарастающей бури. Что делать? Ладно, с телефоном пока облом… Поглядим, как вам документы с наличкой!

– Господин адмирал, небольшая проблема, не могу включить!.. – В моем голосе, наверное, слышится отчаяние. Боковым зрением вижу, как вздрагивает Матавкин. – Здесь фотографии, я их показывал… – прикусываю язык. Чуть было не сдал товарища. Впрочем, все равно уже поздно! Если начнут разбираться, кто скрыл вещи, мигом докопаются…

Рожественский откладывает в сторону деньги, вопросительно глядя почему-то на судового врача. Делаю еще попытку:

– Зиновий Петрович, поймите… – пытаюсь вложить в голос максимум убедительности. – Я знаю, чем закончится поход эскадры и Цусимское сражение! – Голос срывается, и последние слова я произношу почти шепотом.

Удар не в бровь, а в глаз. Или еще куда ниже. Что, больно я тебе попал?

Не знаю, в какое именно место, но настает адмиральская очередь вздрагивать. Хватит уже нам с Матавкиным!

Рожественский медленно поднимается:

– Аполлоний… – Лицо багровеет. – Это что вы мне привели? – презрительный кивок в мою сторону. – Сумасшедшего из дома умалишенных? А это откуда? – хватает горстью деньги, небрежно бросая на пол. – Чьи штучки?..

– Зиновий Петр… – вновь заговариваю я.

– Молчать! Вам никто слова не давал, гражданский! – ударяет по столу. Часть бумаг безнадежно разлетается. Наконец встает в полный рост. Вид действительно жутковатый. Похоже, Новиков здесь не преувеличивал. Отнюдь.

Император с портрета взирает на происходящее с невозмутимым спокойствием. Лицо будто говорит: «Ну чего же вы хотели, судари! Лишь такому мужественному волевому командующему я и смог доверить флот. А шальные нервы – безусловно, издержки, милейшие господа… Но когда мой флотоводец встретится с японцами в открытом бою…»

Ага! Когда он встретится с ними в бою, Николай Саныч, от флота твоего даже перьев не останется… Так что прокололся ты, самодержец!

Матавкин стоит ни жив ни мертв. Все же, собравшись с силами, произносит:

– Зиновий Петрович, я…

– Значит, так, Аполлоний… – перебивает адмирал, снижая голос. – Больного… – палец в мою сторону, – в лазарет под усиленный присмотр. – Делает короткую паузу и продолжает: – Я же жду вас с Македонским через час. Будем разбираться вот с этим, – небрежно кивает на разбросанные вещи.

Презрительно тряхнув головой и отвернувшись, Рожественский тяжело шаркает в сторону двери.

Все, комедия окончена? Вот так просто, и… Все?!

Я стою, будто оплеванный. Кровь прилила к лицу, на ушах от жара смело можно печь картошку.

Матавкин разворачивается, стараясь на меня не смотреть, и делает приглашающий жест: идем…

Нет, подожди… Не так все просто! Касайся это лишь меня, самодур эскадренный, я бы, наверное, стерпел. Тебя бы стерпел, «больного» и много еще чего… Хоть заорись на меня! Только речь идет не о нас с тобой, царек мелкого масштаба… А обо всем русском флоте, с тысячами жизней! Вверенных тебе лично. И так просто я тебе их похоронить не дам!..

Резко оборачиваюсь:

– После разгрома эскадры под Цусимой, господин адмирал, вы будете просить общественность о суде чести над вами!..

Спина Рожественского замирает в дверном проеме.

Меня откровенно несет, и остановить нет уже никакой возможности: «Хоть сам Николай сойди с портрета, и ему все выскажу!..»

– И просить вы о нем станете потому, что до Владивостока доберется всего один крейсер с двумя миноносцами! – Я, совсем не стесняясь, кричу на него. – Будут потоплены три новейших броненосца с «Ослябей» и бо́льшая часть флота! – Кулаки непроизвольно сжимаются. – Остатки эскадры сдадутся в плен, перейдя к флоту Японии! – Отстраняю рукой Аполлония. Прости, не до тебя сейчас! – Похоро́ните вы свою эскадру, Зиновий Петрович!.. – не помня себя от ярости, завершаю я.

Адмирал не шевелится. Видно, как рука с силой сжала дверную ручку. Матавкин напряженно слушает, отступив чуть в сторону.