Досье "72" - Жан Коломбье Страница 19

Ловкий ведущий постарался воспользоваться шоком для собственной выгоды, почесать телезрителей там, где у них чесалось. Он носом почуял аромат кровавого скандала:

— И вы можете рассказать нам, как будет осуществляться… умерщвление семидесятилетних? Газовые камеры, расстрельные команды… Вы ведь понимаете, что те, кто нас смотрит, хотят знать все.

Готе отмахнулся от коварного вопроса ведущего. Он только что набросил настил на болото. На этом его миссия заканчивается.

Этот настил вызвал большую волну. Средства массовой информации набросились как на идею, так и на ее автора. Он сразу же стал телезвездой, на что ему было абсолютно наплевать: его интересовал только обещанный Бертоно портфель министра окружающей среды. Но он при этом не считал себя ни изменником, ни негодяем: крайняя мера, о которой он рассказал, ему лично казалась хорошим решением. Он был искренен. Искренен и смел. Журналистам он повторял, что надо глядеть правде в глаза и что он, Готе, ограничился только тем, что высказал вслух то, что многие думали. Многие. Как слева, так и справа. Вот и все!

Комитету оставалось лишь воспользоваться высказыванием ренегата. Теледебаты, запросы в Национальное собрание, торжественные заверения одних и других. Франция превратилась в клокочущий форум. А идея продолжала прокладывать себе дорогу. В тот день, когда газета «Нувель обсерватер» весь свой номер посвятила предложению Готе, отведя пять полос экономическим предположениям под заголовком «А что, если?», Бофор угостил коллег шампанским:

— Господа, теперь вы победили.

Действительно, спустя восемь дней после происшествия в гнусном поселке Нейли — так газета «День» назвала коттеджные поселки, — когда группа стариков изнасиловала девушку, президент республики воспользовался своими полномочиями. Он объявил о проведении референдума: надо ли сокращать продолжительность жизни?

12

Франция проснулась в ужасе. После того как в течение восемнадцати месяцев она веселилась или возмущалась зрелищем дурного отношения к старикам, после того как она покряхтела, услышав, сколько миллиардов тратится на предков, после одиночного выстрела Готе, который заставил ее надрывать глотки, Франция увидела, что смерть уже стучалась в двери.

Всего несколько дней, как сказал мне Кузен Макс, понадобилось членам комитета, чтобы понять, что дело было сделано. Президент республики назначил дату проведения референдума: 26 июня 2015 года. Для обработки им оставалось около трех месяцев. Но как убедить раскаленное добела общественное мнение, как противостоять такому брожению умов?

В едином порыве, выйдя наконец из оцепенения, оппозиция бросилась на абордаж: наконец-то приоткрылся занавес над происками правительства! Занавес был поднят, маски сброшены! И теперь было видно, что представлял из себя этот тоталитарный режим, да, тоталитарный, невозможно было подобрать другое слово для того, чтобы назвать политику, которая напоминала самые темные времена в истории страны. Трибуны левых сил ввязались в перепалку с огромной радостью, тем более что появилась возможность подергать за струны лирики и гуманизма. Одному богу было известно, понимали ли они что-нибудь в этом. Когда начнут пришивать желтые или серые звезды — от цинизма наших руководителей можно ожидать всего чего угодно — на одежды людей семидесятилетнего возраста? Когда будет построен ГУЛАГ? Когда начнется формирование составов из вагонов для скота? Как могли люди, стоящие у власти в демократической стране, — это слово теперь вызывает улыбку! — посметь в XXI веке решиться обречь на смерть миллионы самых преданных ее слуг? Значит, ужасы XX века не послужили для них уроком?

В оппозиционной прессе к прохожему обращались с драматическими заголовками: «Я обвиняю!», «К оружию!», «Франция геноцида!» Главные редакторы следовали за политическими тенорами. В своих редакционных статьях они старались отнестись к этим событиям непредвзято. Одна газета вспоминала о жестоких обычаях, существовавших в каком-то племени на юге Африки три века тому назад. Другая утверждала, что налицо были все составляющие для начала гражданской войны: власть хочет устроить Варфоломеевскую ночь для пенсионеров, она пожнет новую революцию. Третья доискивалась до причин, толкнувших правительство на это безумие. Она подозревала происки некой группы министров, очень закрытого клуба, готового пойти на все, чтобы окончательно покончить с остатками демократии и отправить Францию к папаше Юбу.

Вместо того чтобы устроить дебаты, популярные газеты соревновались между собой в выражении добрых чувств. «Франс-суар» объявила о сборе средств в пользу третьего возраста. Каждый день читателю сообщалось о состоянии счета, средства с которого направлялись для помощи в дома престарелых. Инициатива эта очень скоро угасла: хотя объявление о проведении референдума и потрясло читателей ежедневной газеты, но не заставило жертвовать деньги на группу населения, которая чаще всего была обеспечена лучше их. Короче говоря, они сохранили трезвость взглядов.

Газета «Матен» призвала всех разумных французов и француженок проявлять симпатию к своим старикам. На последней странице публиковали списки подписавшихся под призывом — фамилия, имя, профессия, — эти списки походили на плотные колонны, на батальоны на поле боя. Батальоны Армии освобождения, как утверждал некий журналист, склонный к громким сравнениям.

Газета «День» напрасно настаивала на том, что бо́льшая часть этих батальонов была сформирована из пожилых людей. Не было ничего удивительного в том, что именно они поспешили выразить свою симпатию.

Наконец, газета «Фар» добилась самого большого успеха. Она предпочла действовать следующим образом. Словно это ужасное решение было уже принято. И, чтобы показать весь ужас, чтобы описать его вредоносность, газета опубликовала списки приговоренных. Не просто списки приговоренных, этим никого было не удивить, а списки с разбивкой по профессиональной деятельности: ученые, певцы, актеры, руководители, короче, все, кто заставляет людей мечтать, кто так много сделал для страны и продолжает делать. Неужели отсекут голову лауреату Нобелевской премии? Уничтожат лауреата премии «Сезар»?

Бумажные носители наделали много шума. Простой народ стал драться за издания, в которых подробно описывались экипажи виртуальных повозок на эшафот. Какая потеря для страны! Какая это была бы ошибка! Но постепенно люди стали подумывать о публичных казнях, это такое зрелище! Какая аудитория будет у телеканала, который добьется права исключительного показа!

И какая радость в стратегическом комитете!

— Как долго я ждал этого праздника!

Бертоно пил какао. От возбуждения его шрам порозовел и стал выделяться на фоне обшей серости его облика. После почти четырех недель молчания настал момент для того, чтобы запустить машину. Газета «Фар» предоставила ему эту возможность своей двойной неловкостью. Это было очень на руку. Это означало, что впервые газета, бывшая государственным органом и не примкнувшая к делу «Семидесяти двух», допускала возможность принятия таких недостойных мер. Впервые встал вопрос о возможных последствиях, впервые рассматривался не абстрактный мираж, речь шла о самой основе проекта.