Деревянные облака - Эдуард Геворкян Страница 19

– Мне кажется, вы на нас сердитесь, – мягко сказал Миронов.

– Ну что вы! – рассмеялась Валентина. – Однако мне пора.

Я поднялся с места.

– Меня не надо провожать. Мы обо всем договорились?

– Договорились.

– Жду тебя, скажем, месяцев через пять-шесть. Тебе удобно?

– Вполне. Возьму месяц отдыха.

– Ну, всем всего хорошего. Нет, провожать не надо, – опять сказала она, заметив движение Кузьмы к двери.

Она шла мимо домов, потом исчезла за кустами, и вот она уже на дороге. Уходит, ни разу не оглянулась, а у меня ни одной серьезной мысли, только вертится в голове обрывок детского стишка: «Дом, как видите, сгорел, но зато весь город цел».

– Не выпить ли нам еще чаю? – спросил Кузьма.

– Хорошо бы, – отозвался Прокеш и подсел ко мне. – Сейчас на Марсе люди будут нужны. Зря я уговорил тебя вернуться.

– Разобрались с семейными делами? – сердито спросил Миронов. – Тогда к делу, и коротко! Пусть говорит Вацлав. Что тебе от меня надо, хитрый человек? Думал, вывалишь старому Миронову ворох фактов, а он тебе все объяснит? Где же факты?

Прокеш сложил губы дудочкой и причмокнул.

– Все факты я вам изложил.

– Ты мне сказки рассказывал! Два несчастных случая. Скверно, но и не такое бывает. Пропали инфоры – ну и что?

– Мне непонятно! – сказал Прокеш. – Почему Коробов демонтировал установку? Почему изъял инфоры? Чего он добился?

– Демонтировал, потому что ничего не получилось.

– В прошлом году он работал с генераторами виртуальных спектров и одновременно с фантоматами. Он мне показал кое-что…

Прокеш замолчал.

Миронов вопросительно посмотрел на него.

– Он не знал, как интерпретировать один эффект, и предложил мне принять участие в эксперименте. Всего несколько секунд, но того, что я увидел, мне хватило.

– Что ты увидел?

– Сына. Он умер во время Второй Пандемии, ему не было еще и девяти лет. Утром я торопился к жене в больницу, у нее было небольшое воспаление легких. Он проводил меня до выхода, я обычно пожимал ему руку, а тогда очень спешил, махнул на прощание и убежал. Вечером его увезли в больницу, но было поздно, опоздали на несколько часов. Если бы утром я обратил внимание на вздувшиеся суставы пальцев, то сейчас он был бы жив. А я спешил.

Прокеш замолчал, поморгал глазами и снова заговорил спокойно, ровным голосом:

– И вот увидел, как я ухожу, а он остается.

– Автосуггестия. Резонанс ментальных уровней, – пробормотал Виктор Тимофеевич.

– Нет. Я видел то, чего не мог видеть. Секунду или две после моего ухода он стоял в прихожей, потом упал.

Миронов потрогал усы, покачал головой.

– Не нравится мне эта история.

Снова молчание. Мне стало душно в помещении, я вышел во двор. Через минуту вышел и Кузьма.

– Слушай, у него и жена умерла?

– Да.

– Жалко мужика. Много тогда людей умерло?

– Много.

* * *

Внизу мелькали зеленые пятна лесов, время от времени огненными нитями полыхало отраженное в реках солнце. Шелест двигателей почти не слышен. Кроме нас, в кабине было несколько человек. И семья с ребенком. Ребенок – неугомонный мальчик, скакал по пустым креслам под умиленными взглядами родителей. У обзорного колпака сидел молодой человек в светлой куртке. Лицо показалось знакомым. Точно – странный рыболов. Как там его Кузьма называл? Никифор. Да, Никифор и Татьяна.

– Все-таки я поговорю с Семеном, – сказал Прокеш.

Рядом с Никифором сидела девушка. Она внимательно смотрела вниз, прижав нос к колпаку. Никифор же внимательно смотрел на ее затылок. Возможно, девушка и есть Татьяна.

– Потом я махну с тобой на Марс. Нет, пока не буду. Валентина Максимовна меня очень не любит.

Никифор медленно приближался к затылку Татьяны. На мгновение коснулся губами высокой шеи. Тут же отшатнулся и посмотрел вверх, вбок, назад, словно высматривал, кто, так сказать, посмел нанести поцелуй. Татьяна не реагировала.

– Сейчас на Марсе начнется бурление. А за старушку Землю я особенно рад! Слишком у нас тихо, спокойно. Теперь и у нас закипит! Такая цель! Арам, ты меня слышишь?

Я кивнул и повернулся к нему. Прокеш отвалился на спинку кресла и, как всегда, сложил руки на животе. Симпатичный человек. Сейчас он мне чем-то напоминал большого толстого благодушного паука, медленно, обстоятельно и со вкусом сплетающего густую паутину. Мне нравятся пауки, они такие же целеустремленные, как муравьи. Паук, плетущий сеть свою, достоин такого же уважения, как трудяга-муравей. Но над чем трудится Прокеш?

Стоило на минуту отвести взгляд, как ситуация в кабине изменилась. Никифор сидел у стекла, но Татьяны рядом не было. Я обнаружил ее рядом с родителями неугомонного ребенка. Ребенок же топтался у решетки кондиционера и пытался засунуть туда руку. Я задумался: а Татьяна ли это?

– Ночью, когда ты с Кузьмой верши ставил, у меня был с Мироновым большой разговор. Миронов отдает головы на отсечение, свою и Кузьмы в придачу, что фашистская Германия не могла иметь атомного оружия в 1943 году. Лыков тоже клянется, что ничего не слышал о взрыве и радиоактивном заражении в Клинцах. Полный мрак.

– Но есть же учебники истории, энциклопедии, справочники.

– Много чего есть. Знал бы ты, сколько всего наврано в этих справочниках! Зря я ввязался в это дело.

– Но вы же были экспертом…

– Я знаю, как стал экспертом! Спроси ты меня, чем я конкретно занимаюсь, – многое для тебя стало бы ясно. Но ты тактичен и нелюбопытен сверх меры.

– Вы писатель.

– Писатель, но какой? Во-первых, я книжник…

– Да-а? – откровенно удивился я. – А разве они еще есть?

– Сохранились, представь себе! И книги издают. Со страницами. Немного, но издают. Очень малыми тиражами для немногих любителей. Впрочем, писатели-книжники вымирают. Нас сотен пять осталось, не больше. Я работаю в редкой и почти схлопнувшейся сфере фантастики. Здесь печатное слово не выдержало конкуренции видеоформных красот и чудес объемной развертки. Да это и закономерно – легче показать, чем описать. Мой сынишка любил книги, он с трех лет читать начал. Сейчас он был бы твоих лет. В общем, мое творчество довольно известно среди любителей.

– Я не любитель.

– Знаю, поэтому не подсовываю свои труды. Ну, так вот – фантастическая ситуация потребовала фантастического эксперта. Не знаю, что там щелкнуло или булькнуло в недрах профтранспьютера, но выяснил одно точно – среди всех моих коллег один я зарегистрирован как писатель-фантаст. Остальные, от самого Поллока до бездарнейшего Хуареса, индексировались как угодно – видеоформистами-интерпретаторами, видеопластерами, реализаторами свободных форм. Не из кого было выбирать, понимаешь! Пришлось мне стать экспертом. А что из этого вышло – сам видишь! Запутался, запутал других, а смысла никакого! Словно расписываешь сюжет, а он не идет.