Блудницы Вавилона - Иэн Уотсон Страница 19

в которой Алекс сорит деньгами и становится дурным предзнаменованием

Летели дни. Небритое лицо Алекса приобретало все более достойный вид по мере того, как щетина превращалась в бороду. Слоняясь бесцельно по городу, он исходил весь квартал Этеменанки, после чего приступил к знакомству с новым городом. Вернувшись однажды после длительной экскурсии, Алекс заглянул в греческий театр, где давали «Андромеду» Еврипида, некогда утраченную, но теперь обретенную.

Хвастовство матери Андромеды, не устававшей расхваливать красоту дочери, задело за живое владыку морей Посейдона, и он наслал на землю страшное чудовище. Чтобы откупиться от Посейдона, девушку приковали цепями к скале в качестве угощения для морского дракона.

Пока актеры в масках разыгрывали на сцене сию драму, Алекс прикидывал ее на себя.

Можно ли сравнить Дебору с несчастной Андромедой? И не Алекс ли выступит в роли смелого Персея, который спасет девушку, обойдясь без помощи знаменитого крылатого коня?

Разместившиеся во множестве на каменных сиденьях зрители бурно откликались на происходящее и вообще вели себя так, словно находились в театральной ложе. Они пили и ели. Аплодировали и дудели в дудки. И даже когда хор исполнял торжественный танец, интерлюдии сопровождались свистом тех, кто либо сокрушался из-за прискорбной утраты чистоты хореографии, либо выражал свое одобрение по противоположному поводу. И все же в самые трагические моменты при исполнении отдельных сольных партий в сопровождении одинокой флейты зал затихал. Один из таких монологов Андромеды запал в душу Алекса. Позднее он купил текст у театрального писца.

АНДРОМЕДА (в цепях):

Подобно той Елене, настоящей,

Что Трои не видала никогда,

За призраком которой корабли

В тщете носились, волны рассекая,

За призраком, что так любил Приам,

Видением, ниспосланным богами,

Чтоб разума навек лишить мужей,

Иль, может быть, видением богини,

Желающей Елену сохранить

От вожделения Париса и безумств

Тех, суждено кому разрушить Трою…

Я тоже в жертву отдана фантому

Тщеславия отца, что вызвал гнев

Великого владыки Посейдона.

Но смерть моя куда как не фантомом

Представится, когда придет морское

Чудовище, что эти берега

Из года в год привыкло разорять.

Что, если это чудище реально,

А не пиратами придуманные сказки,

И можно откупиться от него

Лишь кровью взлелеянной невинности моей!

И кто мои оковы разорвет, как не пират?

Ведь знают все: герои – пираты те же

Под другим прозваньем, с судьбой ведущие

Неравную борьбу, у времени похитить

Пытаясь мантию величья. У богов

Крадущие бессмертия огонь. И у самих

Могил забвение пытаются украсть.

И все ж не для того ль герои место

Желают у истории отнять,

Чтоб возвести на нем свой фаллос власти?

Не сыновей и дочерей чтоб породить,

Но имя, только имя героя,

Перед которым женщины должны,

Колени преклонив, молиться и стенать?

И все равно душа героя жаждет,

Пирата жаждет, чтоб взял меня

И муки ожиданья прекратил.

А может быть, герой с пиратом в схватке

Сойдутся и падут к моим ногам,

Оставив рядом меч окровавленный

И острый зуб чудовища морского,

Чтоб цепи разорвать и распилить.

Оковы сбросив, я б умчалась прочь

И стала жрицею в укромном храме леса,

Там, где не рыщет привиденье-бог,

Где не выходит, ухмыляясь, он из тени

В обличье безмятежном пастуха

И,не всплывает из глубин наядой

С грудями крепкими и прядями златыми,

А после, маску сбросив, предстает

Самим собой. Ах, рвется как душа

Моя меж страхом перед поруганьем

И страхом быть спасенной от него.

Ах, как безумно мучает меня

Желание обеих этих судеб…

Но что это, на берегу какой-то шум,

Какой-то скрежет когтей… Иль не когтей?

Шаги и звон железа? Я слышу: о воздухе

Доносится дыханье, какой-то шорох быстры

Словно конь в галоп пошел по облакам,

Его копыта на кружевах их оставляют дыры.

Из них сочится дождь, иль это слезы неба?

Откуда, с моря или с неба он идет?

Герой ли он? Бог? Зверь иль человек?

А может быть, я слышу сердца собственного

Стук, потока крови эхо в цепях,

Что держат крепко, как любовника объятья?*

За несколько дней до постановки «Андромеды» Алекс прогулялся до перекрестка Эсаглии и Каср, в душе опасаясь и отчасти надеясь, что не найдет там никакого салона.

Ни опасения, ни надежды не подтвердились. Заведение Мориеля стояло на указанном месте и представляло собой довольно внушительное угловое здание. Сводчатые проходы, снабженные крепкими ночными ставнями, открывались на расположенную на первом этаже парикмахерскую и на соседствующий с ней салон красоты. Надпись на греческом и клинописью извещала:

ДОСТОЙНЫЕ ВАС ОТДЕЛЬНЫЕ КАБИНЕТЫ НАВЕРХУ ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ЗАПИСИ

У входа в парикмахерскую раб с татуировкой на лбу и засунутым за пояс мечом сторожил впряженного в легкую колесницу серого жеребца. Другие клиенты, должно быть, прибыли пешком: пара бородатых брадобреев и два бородатых цирюльника усердно обрабатывали мужскую и женскую головы. Посетители восседали на деревянных тронах, цирюльники и брадобреи стояли на низеньких скамеечках. Заведение не бедствовало, что подтверждалось имеющимися в изобилии бутылочками с маслом и благовониями, горшочками с мазями, костяными гребнями, бронзовыми щипчиками, медными пинцетами, маникюрными наборами, морскими раковинами с румянами и краской для век, бритвами, квасцовыми палочками, щетками из верблюжьей шерсти, тазиками, зеркалами, завивочными клещами и маленькими угольными жаровнями для нагревания последних.